зашуршал.
Я музам говорю:
— Оставьте вы меня!
Промокнете!
Ступайте восвояси!
Скорее возвращайтесь к Ипокрене!— Они не слушаются и упорно под дождем меня сопровождают.
Я сержусь, я топаю ногами, я кричу:
— Немедленно бегите к Геликону Простудитесь!
Ведь осень на дворе!—
Они и ухом не ведут — ну что ты скажешь!
Но не сидеть же дома, в самом деле, из-за упрямства их?
Вот наказанье, право!
•V
ПИСАТЕЛЬ
Все пишет и пишет — говорит, что он писатель, говорит, что не писать нет у него никакой возможности.
Как ему помочь?
Отнять у него машинку?
Отобрать у него авторучку?
Украсть у него карандаш?
Все равно он будет писать
обгоревшей спичкой на коробке
или ногтем по штукатурке,
все равно он станет писать на земле
носком ботинка,
и никак уж ему не помочь,
коли он писатель.
Позавчера
посетил меня Тристан Корбьер.
Почитал стихи —
немножко о море, немножко о Париже, немножко о себе.
Чаю пить не стал,
тут же ушел.
Вчера
заходил ко мне Аполлон Григорьев.
Кое-что почитал — конечно, о гитаре, конечно, о цыганах, конечно, о любви.
Попил чаю и вскоре удалился.
Сегодня забрели
два знакомых японских поэта
двенадцатого века.
Тоже пили чай и просидели до полуноч
Кто же завтра ко мне пожалует?
Схожу в магазин, куплю пачку чаю, куплю сахару и буду ждать.
Был ли я крылатым?
Или крылья мне только снились'
А что,
если я и впрямь потерял их?
А что,
если они и вправду были длинными и белыми? А что,
если они снова вырастут?
В последнее время у меня часто чешутся лопатки.
Но куда лететь?
w?: і.-
V і
177
Алексеев
Жить бы да жить,
жить бы не торопясь и не хмурясь
и не вызывая нездорового любопытства,
жить и не быть рыбой —
не попадаться на удочку хитрого рыболова, и не быть птицей —
не порхать с дерева на дерево без особой необходимости,
и не быть четвероногим-
не бегать, помахивая хвостом, безо всякого толку, жить и быть человеком, хотя, разумеется, это не так-то просто, жить и не признаваться жизни в любви — ей и без того это известно, жить молчаливо,
без излишней болтовни, и умереть спокойно, без истерики.
ЧУДНОЙ
Был он чудной какой-то — на голове его росло дерево, корни торчали из ушей.
На ветвях сидели птицы и громко пели.
Когда он ходил —
дерево раскачивалось, когда он нагибался — птицы взлетали и кружились над ним, когда он выпрямлялся — птицы снова садились и принимались петь.
Спал он стоя,
чтобы не тревожить птиц.
Корни не подрезал,
чтобы не беспокоить дерево.
Я подарил возлюбленной год своей жизни.
Она сказала «спасибо», но в меня не влюбилась.
Я загрустил.
Она хотела вернуть мне год моей жизни,
но я его не взял из гордости.
Она сказала:
— Забирай свой год, он тебе пригодится!—
Но я так и не взял, заупрямился.
А ЧЕГО СТЕСНЯТЬСЯ?
Приснилось мне, что я куст сирени.
Проснулся, сладко благоухая,
будто только что из парикмахерской. Приснилось мне, что я крепостная башня.
Проснулся, готовый к штурму:
не сдамся, думаю, ни за что! Приснилось мне, что я грудной младенец.
Проснулся
безумно счастливым:
не стану, думаю, расти, и так хорошо! Приснилось мне, что я адмирал Нельсон.
Проснулся
с подзорной трубой в руках