Западной Европы, была предпринята Н.С.Хрущевым, когда у нас еще были нормальные отношения с Китаем. Более того, эта попытка стала одной из причин или как минимум одним из поводов для ссоры между СССР и КНР.
Сказав все это, не могу не подтвердить, что «китайский фактор» тоже играл определенную роль. И мы не сумели эффективно противодействовать американским попыткам разыграть «китайскую карту». А могли бы. Я убежден, что, если бы не наши колебания, нерешительность и медлительность, нам удалось бы уже тогда эффективнее воздействовать на ход развития международных событий, включая и отношения в «треугольнике» США — СССР — КНР.
Если бы я поставил на этом точку, я бы сказал правду, ибо именно так понимала проблему, так относились к ней более уравновешенная и проницательная часть руководства и более квалифицированная часть внешнеполитических экспертов. Но это была бы не вся правда.
Летом 1971 года было объявлено, что Г.Киссинджер побывал в Пекине и достиг договоренности о проведении в 1972 году американо-китайской встречи в верхах, и многих в Советском Союзе это повергло по меньшей мере в растерянность, если не в шок. Речь идет не только о широкой публике, но и о людях, близких к политике, включая наших отдельных лидеров. Хорошо помню это по разговорам, в том числе с ответственными функционерами. А разговоры такие у меня тогда шли непрерывной чередой — пожалуй, до этого я еще не видел проявлений такого всеобщего интереса к Институту США и его оценкам.
У меня эта почти истерическая реакция вызывала резкий внутренний протест, не говоря уж о том, что просто не укладывалось в голове: почему для столь многих людей этот шаг в политике США был полнейшей неожиданностью? Ведь на этот счет уже были ясные сигналы — например, история с «пинг-понговой дипломатией», когда заурядная китайская спортивная команда была принята в США на необычно высоком уровне. А кроме того, наша печать сама без конца писала о возможности «сговора китайского руководства с мировым империализмом», обвиняла в таких планах и китайскую сторону, и Запад.
Значит, мы не верили тому, о чем писали? Или, наоборот, снова стали жертвами собственной пропаганды, сами поверив тому, что писали о зловещих замыслах и планах, которые могут стоять за этим «сговором», и об опаснейших последствиях, которые он может иметь? Не говоря уж о том, что в какой-то мере, может быть, сами этими паническими рассуждениями подсказывали американцам, где нас побольнее можно ударить.
Но потом я начал приходить к выводу, что была и другая причина оторопи, которая взяла многих наших товарищей: они наконец задумались о том, можно ли вечно позволять связывать себе руки догмами, отворачиваться из-за идеологических (я бы даже сказал — теологических) предрассудков от реальностей, уходить от назревших политических решений. В этом смысле американцы, разыгрывая «китайскую карту», сами, возможно, не желая того, помогли нам — встряхнули политическую мысль да и многих политиков (показав, кстати сказать, насколько они непрофессиональны).
Но сами настроения растерянности и необоснованных страхов меня тогда очень обеспокоили — они могли нанести ущерб нашей политике, нашим интересам. И я тогда предпринял не совсем обычный шаг, напросившись написать в «Правду» статью о предстоящей американо-китайской встрече.
Я позвонил А.П.Кириленко (он в этот момент «оставался на хозяйстве», поскольку Брежнев и Суслов были в отпуске) и поднял вопрос о необходимости как-то реагировать на широкую кампанию, поднятую западной печатью в связи с намеченной встречей. Такой «сигнал» был вполне в моей компетенции как директора Института США. «Вот ты и напиши, — услышал я в ответ то, на что рассчитывал (Кириленко сам был очень растерян и явно не знал, как реагировать на происшедшее). — А «Правде» я дам указание». И он его дал, что облегчило мне последующие споры с редакторами и избавило от ненужных согласовании.
Статью я написал, что называется, «на одном дыхании» — за день и ночь, и 11 августа 1971 года она была опубликована. Главным адресатом была, конечно, советская общественность, которой я хотел разъяснить, что ничего страшного, тем более трагического не произошло и нет основании опасаться угрозы антисоветского союза, тем более военного союза между США и КНР. И произошло, собственно говоря, то, чего давно надо было ожидать, ибо острая вражда в отношениях между этими странами уже давно стала анахронизмом. В статье делался также вывод, что наша окончательная оценка мотивов этой инициативы США будет зависеть от общего политического контекста, в котором станет проходить нормализация американо-китайских отношений. Если ей будут сопутствовать аналогичные сдвиги в отношениях с другими социалистическими странами (я имел в виду прежде всего СССР), усилия в деле ограничения гонки вооружений и урегулирования региональных конфликтов, то мы и поймем американскую инициативу соответствующим образом. Если нет, то это породит законные подозрении насчет мотивов США, насчет того, что, улучшая отношения с КНР, они хотят нанести ущерб третьим странам. Это уже было адресовано также и американцам. Они, надо сказать, восприняли статью как выражение если не официального мнения, то позиции, близкой к нему (что было правдой — статью действительно посылали перед опубликованием в МИД и ЦК КПСС).
Конечно, я не был столь наивен, чтобы считать, что смогу в чем-то переубедить американцев, — нашу паническую реакцию на известие о встрече в Пекине они не могли не заметить. Но у меня и у института были к тому времени достаточно широкие и доверительные контакты с американцами (в том числе на высоких уровнях), чтобы ясно представлять себе, как именно оценивают сложившуюся ситуацию в Вашингтоне. Это давало основания для убежденности, в частности, в том, что там хорошо понимают, насколько важна для США нормализация советско-американских отношений. Ибо от отношений с КНР зависели прежде всего американские региональные интересы, пусть даже важные. И, конечно, возможность давления на нас (в меру нашей собственной недалекости, склонности к паническим реакциям). А от отношении с Советским Союзом — глобальные интересы США. включая центральные проблемы национальной безопасности. Мне казалось важным (это тоже было одним из лейтмотивов статьи), чтобы американцы знали, что мы эту иерархию их интересов хорошо понимаем, видим и не позволим оказывать на себя чрезмерный прессинг начатой Вашингтоном политической игрой.
Статья получила необычно широкий отклик в «большой печати» США и других западных стран, приводилась там в пространственных выдержках или подробном наложении («Нью-Йорк Тайме», например, сделала и то, и другое). Анализируя причины такого интереса, а также характер своих бесед с американцами, проходивших в те недели, я утвердился в мнении, что советская реакция на улучшение отношений с КНР интересовала американцев прежде всего потому, что вся эта акция адресовалась в такой же мере СССР, как и Китаю. То есть была средством надавить на Советский Союз. И, как уже отмечалось, они могли найти немало подтверждений того, что многие в СССР восприняли американскую инициативу в отношении Китая очень нервно.
Замечу мимоходом, что для нас такие прямолинейные реакции, простодушие и в откликах печати, и в беседах с иностранцами (в том числе беседах наших некоторых дипломатов) были традиционными. Стоит начальству выразить какую-то точку зрения, как на её сторону дисциплинированно и единодушно встанут советская печать, дипломаты и прочие официальные лица. Этот иллюзорный расчет на единодушную поддержку мы распространили и на международные дела и наивно думали, что стоит только нам высказать свое мнение представителям других стран, как нас послушаются, нам поверят и все встанет на свои места. Не раз такое поведение стоило нашей стране немалых издержек. Яркие примеры дают наши политические и пропагандистские кампании против тех или иных новых видов американского оружия. Они, как правило, только убеждали Вашингтон, что мы этой системы оружия боимся и им надо за нее всеми силами держаться или, во всяком случае, очень дорого «продать». СОИ — наглядная, но не единственная тому иллюстрация. Самый убедительный аргумент в пользу этой системы из всех, слышанных мною, высказал Р.Рейган: не может быть уж так плохо оружие, против которого столь ожесточенно протестуют русские.
Что касается начавшегося американо-китайского сближения, то нашей политике оно в целом пошло даже на пользу — мы начали шевелиться, несколько быстрей двигаться на переговорах с США, и к моменту визита Никсона в Пекин уже была достигнута договоренность о том, что в мае 1972 года он приедет в Москву.
А весной 1972 года в СССР для предварительных бесед приезжал Г.Киссинджер. Тогда у наших лидеров, особенно у Брежнева, не было большого опыта общения с представителями Запада, в частности, с американцами. И Брежнев перед встречей с помощником президента, как и перед встречей в верхах, чувствовал себя не совсем уверенно, усердно к ней готовился. В этой связи немало заданий получал Институт США, а меня, как, наверное, и других специалистов, не раз вызывали для обстоятельных бесед и
