Наша команда, поместившись в двенадцать автомобилей, отправилась в трехдневную поездку в поисках маленького клочка пустыни. Мы должны были рассчитать все очень точно, чтобы оказаться на одном-единственном участке земли не более полукилометра длиной, и ради этого я выложил немалую сумму и чуть не довел себя до истощения. Однако философский смысл этого мероприятия для меня в то время был огромен: я наконец понял, что если ты веришь во что-то и адекватно взвешиваешь и оцениваешь вероятности, а затем занимаешься этим добросовестно, то твой прогноз сбудется. Я полностью отдал себя этим расчетам, доверившись нашим способностям и исследовательским методам. И это было правильно.
Продолжу. За созданием WikiLeaks стояли не только жизненный опыт и энергия других людей, но и мучительное осмысление собственного пути к пониманию, что такое права человека. Невозможно написать честную и хорошую книгу, не касаясь этих идей. Я пытался показать, насколько мой замысел вырос как из истории моей жизни, так и из упорных размышлений над тем, что же делать. Знающие люди предупреждали меня, что размышления — не самая зажигательная вещь, когда речь идет о мемуарах знаменитостей, пусть будет так, пусть эта книга терпит неудачу. Работа над WikiLeaks, ставшая столь широко известной, велась и по-прежнему ведется благодаря страсти к новым идеям о защите свободы в глобальном обществе. Она также родилась из применения научных методов мышления к вопросу о правах и свободах.
Если вдуматься, что такое права? Права — это свобода действия, и, насколько мы знаем, они осуществимы. Следовательно, право предполагает и равную меру ответственности. Я не имею в виду то, о чем говорят журналисты правого толка, которые доказывают, что мелкий вор утратил всякие права, поскольку не исполнял свои обязанности перед обществом. Я хочу сказать, что если мы признаем за кем-то право, то должны признать собственную ответственность по его защите. Сейчас, когда я пишу эти строки, где-то умирают от голода дети. Я могу объявить, что у любого ребенка есть право не быть голодным, но, если я в стороне, пока они умирают, мои слова ничего не стоят. Некоторые права действительно не реализуются и не воплощаются в реальность. Репрессивное государство способно раздавить диссидентов, выставить их мелкими и незначительными, запереть их, изолировать от общества и близких, разрешая им свободу слова лишь в тех случаях, когда они остаются в одиночестве. И следовательно, если возвращаться к нашей цели — а это справедливость, — то есть одно как будто банальное, но фундаментальное наблюдение: мы не способны реализовать базовые права и свободы, лежащие в основе справедливости, в мире, где скрывают факты, где царят тайны и ложь. Именно право знать что-либо предопределяет свободу слова. И эти два права, вместе взятые, мы можем назвать правом на передачу знаний.
Решение о том, какие права будут воплощаться, а какие будут проигнорированы, — всегда политический вопрос. Если говорить прямо, то у меня есть одна цель, не слишком оригинальная, но главная в моей жизни — участвовать в создании более справедливого общества, где все мы сможем жить. Я не выступаю за повсеместную прозрачность или даже за всестороннюю демократию — я выступаю за справедливость. И то, что мы делаем, — это обосновываем новые ситуации неизбежности в области справедливости и современных технологий. У нас есть врожденное неприятие цензуры. И Сеть может предоставить нам слово.
Мы ответственны за знание. Наш долг — распространять информацию. Вот почему мы любим библиотеки. Но в цифровую эпоху мы должны понимать, что на нас лежит ответственность за использование наших технологий, чтобы противостоять тем, кто стремится не выпускать знание и информацию в публичный оборот. Мы не можем доверять одним лишь газетам, поскольку они раз за разом демонстрировали свою готовность к цензуре и политическую предвзятость. Мы не можем доверять телевидению и радио, так как во множестве случаев стоимость рекламы была им куда ближе, чем ценность новостей. Таким образом, издательская деятельность в цифровую эпоху сводится к публикации дозволяемого — что разрешит система — и к защите укоренившихся, старых издательских привычек. Как показала наша работа и как подтверждает опыт сотрудничества, мы не выступаем против старых медиа. Мы лишь сформулировали для себя позицию, позволяющую работать в современных условиях лучше и эффективнее, чем они. Мы работаем с ними, потому что не хотим быть их конкурентами. Мы стремимся объединить наши ресурсы, однако в компьютерную эпоху, как вы увидите в следующих главах, у массмедиа появляются проблемы с легитимностью, да и эгоистические интересы не пускают их в рай. Ну и прекрасно. Цивилизация движется вперед без них. Они умирают.
Идея WikiLeaks пришла мне в голову, когда я обдумывал законы журналистской честности. Что гарантирует нашу честность? Будучи хакером и активистом, я выработал систему тотального отрицания своих источников. И теперь я задумался: а что если это поможет людям делать свои истории общественным достоянием? Может ли новый подход к медиа обеспечить и новый способ ограничения власти? Казалось неизбежным, что старые медийные организации будут сторониться этих вопросов, бросятся в свои привычные убежища и приготовятся осудить меня. Но все это ерунда. Важнее, как государственные и коммерческие институты реагируют на новые требования, предъявляемые им временем и обществом. Но если умная, образованная и талантливая молодежь доверяет социальным сетям больше, чем старшему поколению, то какими средствами вышеозначенные институты смогут доказать свою ценность? Наши отцы принимали их за данность, но даже в современную эпоху знание обывателя о реальной деятельности общественных институтов во всем мире очень ограничено.
Но так дальше продолжаться не может. Теперь, когда новейшие технологии позволяют людям и странам всего земного шара вступать в контакт друг с другом, то и идеи начинают взаимодействовать совсем по-другому. Процесс пошел. Все прежние укромные места выставлены на всеобщее обозрение. Старые организации могут заливаться лаем, военные могут рыдать от бешенства, New York Times может разглядывать нас из своей башни благочестия, но все это не изменит того факта, что люди хотят ответов прямо сейчас — ответов на те вопросы, которые они прежде даже не считали вопросами. И теперь они знают, где искать. Они научились отыскивать факты и рассказывать друг другу секреты, которые охраняют государственные органы. Когда WikiLeaks стал превращаться в реальность, я начал верить, что прежнее полицейское государство уже немыслимо. Это не мнение отдельно взятого человека с повышенным эмоциональным фоном, а просто жизненный факт. Игра закончена.
Но что если я ошибся? Что если справедливость — на самом деле не главная задача и я переоценил шансы на ее полное и абсолютное достижение? Тогда мы сможем утешить себя хотя бы тем, что неделю за неделей достигали результатов в более частных случаях. Мы — не идеологическое течение, и нас не сковывает какой-либо исторический императив. Мы — издатели, попытавшиеся честно реагировать на то, что происходит вокруг. Отчасти цель нашей организации заключалась в том, чтобы вдохновить людей — журналистов, сотрудников телевидения и радио, активистов, читателей, зрителей, обычных потребителей — требовать более достойного поведения от своих государственных институтов и от себя самих. Эта маленькая мечта стояла за всем, что мы намерены были сделать.
Но одно гарантировано в журналистике: если вы всерьез занялись обличением масштабной болезни, то недолго осталось до того, как вас самих обвинят в распространении какой-нибудь другой дурной болезни. Я мог бы сказать тоже: «Я обвиняю», и меня, как и всех сторонников Дрейфуса[31], вскоре стали бы обличать как извращенца, пугающего детей, не соблюдающего даже правила гигиены и жутко обращающегося с коллегами и любимыми. Впрочем, у меня все это было впереди. Когда я окончил Мельбурнский университет в 2006 году, то казалось, что звездное небо надо мной и мое прошлое подсказывают дальнейший путь.
Я был уверен всего в одной или двух вещах. Всего лишь одной или двух. Они касались того, как мы изобретаем свою историю и свои принципы справедливости. Джордж Оруэлл лучше всех уловил это. В романе «1984» он писал, что тот, кто контролирует настоящее, контролирует и прошлое, а тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее. Оруэлл говорил о правительствах, способных манипулировать людьми с помощью пропаганды, но мне все больше казалось, что если мы с помощью наших технологий сможем понять, почему тот или иной материал не попал в публичный доступ, а затем издать его, сделать общественным достоянием, то мы перевернем значение слов Оруэлла и они станут для нас посланием, полным надежды. Кто будет контролировать будущее? Все мы. Цифровая эпоха могла дать ответ на предостережение Оруэлла. Сообщением, по сути дела, были средства сообщения. А мы были всего лишь посланниками. Сеть могла быть ориентирована на откровенность при любых обстоятельствах. А наша работа заключалась бы в том, чтобы редактировать контент, обеспечивать контекст и защищать источники.
