голове, руки она скрестила на груди. Ей было холодно, — Терпеть не могу, когда мне на спину падают холодные капли. Почему бы нам пе подождать, пока взойдет солнце и высушит листья?
Обиагели дала ей прозвище «Соль», потому что Эзинма вечно твердила о том, что не любит воду. «Растаять ты боишься, что ли?»
Как и обещала Эквефи, копать кассаву оказалось совсем нетрудно. Прежде чем нагнуться, чтобы срезать стебель и выкопать клубень, Эзинма изо всех сил хлопала по растению длинной палкой. Иногда и копать но приходилось. Стоило только потянуть за срезанный стебель, как сразу поднимался пласт земли, корни легко отрывались и оставалось только вытащить клубень.
Накопав порядочную кучу кассавы, они перенесли ее в два приема к реке, где на берегу у каждой женщины деревни была своя ямка для закваски клубней.
— Ну вот, глядишь, дня через три-четыре будут готовы, — сказала Обиагели. — Клубни-то совсем молодые.
— То-то и оно, что не молодые, — ответила Эквефи. — Я ведь засадила ноле почти два года тому назад. А клубни такие мелкие потому, что земля здесь уж больно скудная.
Оконкво никогда ничего не делал наполовину. Когда его жена Эквефи заявила, что двух коз будет вполне достаточно для празднества, он грубо оборвал ее и сказал, чтобы она не совалась не в свое дело.
— Раз я устраиваю пир, значит, у меня есть на что. Я не из тех, что живут у реки, а руки моют собственной слюной. Родственники моей матери были добры ко мне, и я должен выказать им свою благодарность.
Итак, были зарезаны три козы и несколько петухов. Приготовления шли словно к свадебному пиру. Вдоволь наготовили фуфу и похлебки из ямса, отвара из эгуси и из горького листа, несчетное число кувшинов с пальмовым вином.
На праздник пригласили всех членов рода — всех потомков Около, жившего лет двести тому назад. Старейшим в этой огромной семье был дядя Оконкво — Ученду. Орех кола был вручен ему, и прежде чем разломить его, Ученду обратился с молитвой к предкам. Он просил их даровать всем здоровье и продление рода.
— Мы не просим богатства, потому что тот, у кого есть здоровье и дети, будет иметь и богатство. Мы не просим даровать нам побольше денег, — мы просим даровать нам побольше родичей. Мы выше зверей, потому что мы признаем родство. Если у зверя чешется бок, он трется им о дерево, человек же просит своего близкого почесать ему зудящую спину.
Ученду помолился отдельно об Оконкво и его семье. Потом он разломил орех кола и бросил одну дольку на землю, — она предназначалась для предков.
Как только орехи кола пошли по кругу, жены и дети Оконкво, а с ними и те, кто взялся им помогать, стали вносить еду. Сыновья Оконкво принесли кувшины с пальмовым вином. Еды и вина было столько, что некоторые родственники даже присвистнули от удивления. Когда все было подано, поднялся и заговорил Оконкво.
— Я прошу вас принять этот маленький орех кола, — начал он. — Не потому, что я хочу отплатить за то, что вы сделали для меня за эти семь лет. Ребенок не может отплатить матери за молоко, которым она вскормила его. Я созвал вас всех только потому, что считаю: нет ничего лучше для родственников, чем собраться всем вместе.
Пиршество началось с похлебки из ямса, — она и легче, чем фуфу, да к тому же ямс всегда подают первым. Затем было предложено фуфу. Некоторые гости запивали его отваром эгуси, другие отваром из горьких листьев. Потом поделили мясо так, чтобы никого не обидеть. Мужчины вставали один за другим по старшинству и брали свою порцию. Даже тем немногим родичам, которые не смогли прийти на празднество, отложили их порции.
Когда все пальмовое вино было выпито, поднялся один из старейших членов рода и обратился с благодарностью к Оконкво.
— Если я скажу, что мы не ожидали такого великолепного пиршества, это будет означать, что мы не предполагали, сколь щедр наш сын Оконкво. Все мы знаем его, и мы ожидали великолепного пиршества. Но оно оказалось даже великолепнее, чем мы ожидали. Спасибо тебе. Да возвратится тебе все, что ты израсходовал, в десятикратном размере. В наши дни, когда младшее поколение считает себя мудрее своих отцов, приятно видеть человека, который следует славным заветам старины. Ведь тот, кто приглашает своих родичей на пир, делает это не для того, чтобы спасти их от голода. У всех у них есть дома пища. Когда мы собираемся все вместе на площадке, залитой лунным светом, мы делаем это не ради луны. Каждый может любоваться луной из своего собственного двора. Мы собираемся вместе потому, что нет ничего лучше для родственников, чем собраться всем вместе. Вы спросите меня, почему я все это говорю. Я говорю все это потому, что страшусь за наше молодое поколение, за вас, молодые люди. — И он указал рукой в сторону, где сидела молодежь. — Самому мне осталось жить совсем немного. Да и Ученду тоже, и Уначикву, и Эмефо. Но я страшусь за вас, молодые, ибо вы не сознаете, как сильны узы родства. Вы не знаете, что это значит — говорить в один голос. И что получается? Поганая вера проникает в ваши ряды. Теперь человеку ничего не стоит покинуть своего отца и братьев. Ему ничего не стоит отречься от богов, которым молился его отец и его предки, — так охотничья собака, взбесившись, бросается вдруг на своего хозяина! Я страшусь за вас. Я страшусь за наш род.
Он снова повернулся к Оконкво.
— Спасибо тебе за то, что ты собрал нас всех вместе.
Часть III
Глава двадцатая
На семь лет оторваться от своего клана — это немало. Освободившееся место не будет вечно пустовать, поджидая возвращения своего владельца. Стоит человеку уйти с насиженного места, как тут же найдется кто-нибудь другой, кто займет его. Клан что ящерица: только-только, кажется, потеряла хвост — глядь, а у нее уже вырос новый.
Оконкво знал это. Он знал, что утратил положение одного из девяти скрытых под маской духов вершителей правосудия в Умуофии; утратил возможность повести своих воинственных соплеменников против новой веры, которая, как он слышал, все набирала силу. Попусту пролетели годы, а ведь за это время он наверняка мог бы получить высшие титулы клана. Но некоторые из этих потерь еще можно было возместить. Он твердо решил, что его возвращение на родину не должно пройти незамеченным. Он вернется домой в полном расцвете сил и наверстает эти семь потерянных лет.
Уже с первого года изгнания он стал обдумывать, как вернется в родную деревню. Прежде всего он построит новую усадьбу, — она будет больше и богаче старой. Поставит зернохранилище, которое будет больше прежнего, поставит хижины для двух новых жен. И затем даст понять всем, сколь приумножил он за эти годы свое богатство, введя своих сыновей в общество
Один год изгнания сменял другой, и Оконкво все больше убеждался в том, что его
И вдруг нежданно-негаданно разразилась беда с его старшим сыном. Поначалу казалось, что теперь-то уж дух Оконкво сломлен. Но и на этот раз Оконкво проявил недюжинную жизненную силу и превозмог в конце концов навалившееся на него горе. У него оставалось еще пять сыновей, их он
