можно назвать этого человека.
Она, по правде начинала сомневаться, является ли после всех событий цензурным само слово 'Айиашт'. Возможно, уже в новом варианте грамматики для учениц пансионата эта фамилия будет числиться в списке запрещённых по нормам приличия слов.
Каринка медленно поднялась на ноги и, не имея больше сил и возможностей (кто-то из гроллинов предусмотрительно убрал подальше осквернённое кровью сумеречников оружие) на применение внушительных аргументов, стянула туфли и прицелилась для нанесения побоев. Силы порядочно избить названного брата она за собой не ощущала, зато поняла, что созрела для качественной истерики с элементами насилия, поскольку из-за пережитого врождённое чувство такта и матушкина муштра отошли на второй план. Владомир шестым чувством сообразил, что бить его сегодня всё-таки будут, и попытался ретироваться за спины гроллинов. Вояки положенной инициативы в вопросе спасения шкуры надоевшего всем колдуна не проявляли и даже попытались сделать вокруг парочки круг, для боевых сшибок, но Рокирх не допустил такого произвола по отношению к волеизъявлению дамы. Вурлок хмуро смерил не к месту развеселившихся подчинённых взглядом и заткнул опешившего Владомира себе за спину: слишком свежим в его памяти был первый убитый Каринкой сумеречник с туфлей в груди.
- Постойте-ка, - прохрипел кто-то из толпы, огорчённый отменой хорошего зрелища, - так это ведьма, что? Хотела Наследника убить, а колдун-дурак её братца пришил?
Девушка вздрогнула всем телом: последствия настигали её совсем не в той последовательности, которая была запланирована вчера. Уповать на милость толпы и тем более на её благодарность в сложившейся ситуации не приходилось. Каринаррия Корсач гордо выпрямила спину, оборачиваясь к обвинителю, но всё же постаралась сделать несколько шагов назад и не убирать далеко последнее оружие. К тому времени, как слегка заторможенная реакция ведуньи придала её необходимый вид, недовольства в отряде возрастали. Беловолосые солидаризировались с людьми из Долины и шумели за компанию, всем необходимо было выпустить пар от постоянного напряжения от душащей атмосферы Затаённого леса.
- Это уже ни в какие рамки...
- Совсем сумасшедшая...
- Да, весь привал спланирован был, ведьма нас специально кругами водила, чтоб ближе подобраться...
- К Императору на дознание, пока ещё чего не удумала...
- Ей просто за это денег обещали...
- Да сжечь её! - крикнула в общем ажиотаже несказанно обрадовавшаяся Феррбена, но на неё злобно глянули менее кровожадные и более жаждущие длительных представлений гроллины, и вурчачка стушевалась.
- Ведьма поганая совсем стыд потеряла...
- Тихо! - не напрягая даже голосовых связок, Рокирх заставил обезличенную людскую кашу умолкнуть. - Давайте вернёмся в лагерь и там обсудим сложившуюся ситуацию. Помните, что это Затаённый лес.
Мужчины на миг опомнились от наваждения в виде желания немедленной расправы над сумасшедшей преступницей и даже потянулись в лагерь, куда необычайно умиротворённый Нлуй уже давно отнёс на руках упрямо задышавшего парня. Каринаррия не могла поверить в такое завершение и боялась даже шелохнуться. Отточенная, ставшая почти естественной строгая и гордая поза вдруг стала её бесконечно велика, захотелось сжаться от страха. Собравшиеся не могли видеть её чувств, но, как дикие звери, улавливали запах растерянности и ужаса и не могли так просто оставить почти растерзанную жертву, ожидали лишь первого прыжка.
- Как ты могла?! - этот голос был очень тихим, вязким и слегка хрипящим, но именно он пробил непроницаемую броню Каринкиного самообладания: опьяневшего от миски крепчайшего гроллинского самогона Наследника сложно было удержать. - Как Ты могла?!? Я так... тебфе доверял. А ты... ты снюхалась с этим пршивым альбиносом? Ты предала меня.... Даже Ера не пожалела...
Почти унявшийся шум поднялся с удвоенной силой, сотрясая безмолвные просторы Затаённого леса до самого основания и, отражаясь от него незримыми волнами, возвращался к людям тёмными месивом агрессии. Для Каринаррии всё отразилось болью и обидой вместо предположительного раскаянья. Она искала, но не находила в себе отголоски стыда, но обнаруживала лишь горечь и скрытую радость за то, что при таких настроениях грубых вояк Тварителю она точно не достанется. Толпа ещё держалась на почтительном расстоянии, но исключительно на уважении к управленческим талантам Рокирха.
Выкрики в ней, тем не менее, разделились, хоть и не утратили мощи и агрессии. В первой группе бесновались гроллины наиболее патриотичной части, которых случай с Наследником вдохновил на националистические настроения. Среди них подавал голос и сам запьяневший виновник бунта. Обвиняли они в основном саму Каринку, но так не корректно и агрессивно по отношению к вурлокам, что вызывали отвращение. Вторые состояли из собственно самих вурлоков, что наполовину отругивались от нападок в свой адрес, наполовину рычали на самозваную ведьму, опозорившую родственные связи с их народом и подставившую их предводителя. Они выражались не менее крепко, но больше варьировали с темами, что вызывало некое уважение. В третьей, тесно держались независимо друг от друга те вурлоки и гроллины, что не имели личных претензий к другому народу, но защищать его в разлад со своими не решались. Они были менее агрессивными и лишь время от времени дружными возгласами поддерживали наиболее удачные угрозы в адрес сумасшедшей ведьмы. Гвалт стоял несусветный. Если бы не страх, что все их угрозы вот-вот воплотятся в действительность, Каринаррия, наверное, могла найти их поведение занятным.
Рокирх предусмотрительно держался отдельно, не стараясь слишком увеличивать недовольство толпы своей активностью, но старался незаметно приблизиться к Наследнику, чтобы унять перво-наперво его, как главного подстрекателя и очевидную жертву. Владьку вурлок отослал в ближайшие кусты, до того как уймутся разброд и шатания в рядах отряда. Предводитель вурлоков выглядел спокойным и уверенным, как настоящий зверь, чувствовал малейшие движенья в душах людей и мог их унять, если бы не досадное недоразумение в перекошенном от обиды лице второго претендента на главенство. Каринка сквозь страх, перешедший на уровень фона и переставший дёргать живот в порывах икоты, заставила себя унять дрожь в коленях:
- Меня слушать будете?
Толпа загомонила, не желая воспринимать что-либо от объекта нападок, коему полагалось стоять и слушать, хоть и уняла обороты.
- Кто-нибудь... - девушке пришлось повысить голос, от чего он сорвался почти на писк, невразумительный и истеричный.
- Да, заткнитесь! - прозвучало из дальних кустов. - Пусть ведьма скажет! Послушаем, как отбрехиваться будет!
В общей суматохе на новый голос подозрительного происхождения с притенциозными интонациями предателя-колдуна никто не обратил внимания, но повинуясь ему, словно неожиданно пробудившейся где- то собственной совести, быстро замолчали. Каринка отошла ещё на несколько шагов, передумала кашлять, побледнела, сжала в руках туфли и выдохнула.
- Кто-нибудь из вас, господа, поверил бы мне, скажи я, что склонила Айиашта к преступлению для вашего блага? - голос ещё был тонок, его легко перебил поднявшийся шум, в нём не хватало былой жёсткости, зато было достоинство и пренебрежение, столь свойственное всем ведунам. - Вот видите. А если бы я сказала, что наше предприятие губительно для всех вас? Если бы я потребовала, чтобы вы вернулись? Чтобы не умерли здесь ватагой глухих баранов? Кто бы из вас прислушался? Я просто дала вам достаточно весомый повод вернуться! Вы все умрёте, если пойдёте туда. Я же делаю всё возможное, чтобы вы не умерли! Я не хочу, чтобы вы достались Ему! Вам нужен этот артефакт настолько, чтобы умереть - я достану его вам! Сама достану, но при одном условии... я пойду в эту тьму одна! Я одна! Тогда никто не умрёт! Любой кто окажется в храме погибнет!
Ей приходилось кричать, срывать голос, чтобы противостоять отряду здоровых агрессивных мужчин, что, подчинившись общим миазмам Затаённого леса, начали сжимать круг, готовые, забыв об умении владеть оружием, одной физической силой изничтожить свой хрупкий объект агрессии. Начинало болеть горло, от эмоции руки дрожали даже сквозь вытренированное спокойствие. Всполохи горящих палок, смешивались с клоками темноты и расписывали озлобленные лица кровавыми масками ненависти и ярости.
