— Знаете, — раздраженный этой вкрадчивостью сказал Просвирин, — если покопаться, то каждый может вспомнить какой-нибудь эпизод. Все мы в детстве видели драки, ссоры, убийства по телевизору и в кино и так далее. И что? Эдак у вас любой потенциальным маньяком может быть.
— Конечно! — радостно воскликнул Гуляшов. — Не только может, но и есть! Но только потенциальный, конечно.
Просвирину стало невыносимо тошно. Ему хотелось, чтобы Гуляшов успокоил его, сказал, что он — не маньяк (а еще лучше, сказал бы об этом всем остальным жителям города), а вместо этого Гуляшов хотел сначала заставить Просвирина сознаться в том, что он — маньяк и убийца, а уж потом помогать ему справиться с этой напастью. Этот вариант категорически не устраивал Просвирина.
— Вы лучше скажите, что мне делать, — сказал он, нетерпеливо перебив рассуждения Гуляшова о природе насилия.
— В каком смысле?
— Куда мне идти? Что делать? Ольга домой не пускает. С ребенком видеться не разрешает. Сегодня вообще собирается мне мои вещи возвращать. На работе в школе та же песня. Нет, вы поймите, я никого не осуждаю. Более того… я их понимаю. Вполне возможно, что я бы поступил на месте директора школы точно так же. Как можно допускать к работе с детьми человека с такими странными признаниями? У меня нет обиды. Но мне-то что делать?
— Ну, надо пройти курс.
— Длинный?
— Скоро только кошки плодятся.
— Родятся, — поправил врача Алексей.
— И это тоже.
— Ну, а по срокам? Хотя бы примерно.
— Алексей! Вы меня удивляете. Это же психиатрия. Это тебе не насморк. Тут таблетками и полосканием горла не отделаешься. Да и гарантий нет. Думаю, месяца три.
— А потом? Потом вы мне дадите справку, что я нормальный?
— Справку я могу вам хоть сейчас и так дать, да что толку-то? Жена поверит, и директор на работу примет?
— Да, это вряд ли… — печально согласился Просвирин. — Что же делать? Слушайте, а может, надо просто сказать, что это был розыгрыш? Шутка. Точно! Надо только найти этого гипнотизера. Пусть он подтвердит!
— Во-первых, где ты его сыщешь? Во-вторых, все же видели, как другие отключались. Были бы вы один, тогда другое дело. Послушайте, не мучь ты себя и остальных. Это очень интересный случай. Я с вас даже денег не возьму. Много, — добавил Гуляшов. — Скидка в полцены.
— Да я себя абсолютно нормально чувствую! А если ваша справка ничего не дает, то какой смысл проходить этот ваш курс?!
— Ну вы же хотите вылечиться!
— Да я здоров!
— Зачем же ты тогда вообще пришел?
Этот простой вопрос поставил Просвирина в тупик. И действительно, а зачем? Он не без труда и как- то агрессивно царапая обшивку, выкарабкался из кресла и, сухо попрощавшись, вышел.
Куда идти, Просвирин не знал. Ноги сами собой понесли безвольное тело учителя в сторону его собственной квартиры, той, которую он сдавал семье молодоженов. «Надо бы позвонить, — думал Просвирин, — предупредить людей». Но звонить не стал, не хотел лишних разговоров. Лучше застать врасплох.
По улице шел, подняв воротник пиджака. Шел быстро. Избегал людных мест. Слава богу, путешествие прошло без эксцессов.
Он поднялся на второй этаж и нажал звонок. По ту сторону двери что-то зашуршало.
— Кто там? — спросил молодой женский голос.
— Э-э-э… Люда, это Алексей.
— А что случилось? — спросила Люда, не торопясь открывать дверь.
Это насторожило Алексея — обычно жильцы распахивали дверь без дополнительных вопросов. Скорее всего, они уже в курсе.
— Вы понимаете, Люда… тут такая неприятная история… я немного поиздержался… у нас ведь выплата семнадцатого?
— А сегодня четырнадцатое, — заметила Люда.
— Ну да. Осталось-то всего пара дней. Я подумал, может, вы можете, ну, как бы немного заранее заплатить за месяц.
Возникла пауза.
— Здравствуйте, Алексей Викторович, — неожиданно вклинился мужской голос.
— Доброе утро, Миша, — вежливо поздоровался Алексей. — Вы понимаете, я…
— Я понял, понял… Вы простите, но раньше семнадцатого мы вряд ли сможем вам помочь…
— Понятно, — вздохнул Просвирин.
— И, наверное, нам придется съехать, — неожиданно шкончил предложение мужской голос.
— Почему?
— Видите ли, — замялся Миша. — К нам, то есть к вам все время кто-то ходит. Приезжали с телевидения два раза, с радио, из газеты какой-то. Потом кто-то пытался поджечь дверь… Немного нервная обстановка.
— А что они хотели?
— Ну, с маньяком поговорить, интервью взять…
Просвирин неуклюже рассмеялся.
— Но это все временно, Миша. Пока не разъяснится… не прояснится… Потом все наладится.
— М-да? — хмыкнул Миша.
Вдруг внизу что-то зашуршало, и Просвирин, опусти голову, увидел листок бумаги, выползающий из- под двери на коврик.
— Что это? — спросил он, наклоняясь за листком.
— Это вам повестка из милиции пришла, — сказал Миша и торопливо-испуганно добавил:
— Я не читал.
«Ну, это ты врешь, конечно», — мысленно усмехнулся Просвирин, поднимая листок. Он поднес текст к лицу.
«Уважаемый гр-н Просвирин. Просим явиться завтра, 15 сентября сего года, к 12 часам для дачи показаний в областную прокуратуру к следователю Мартынкину». Ниже стоял адрес прокуратуры и прочие формальности.
Неприятный холодок вскарабкался по позвоночнику Просвирина.
«Вот уже и какой-то труп на меня хотят повесить», — подумал он с тоской. Сунул листок в карман и, попрощавшись с квартиросъемщиками, стал спускаться по лестнице.
Деваться было, впрочем, некуда. Да и делать было нечего. Прокуратура так прокуратура.
— Входите!
Просвирин приоткрыл дверь кабинета Мартынкина и осторожно заглянул внутрь. В кабинете было тесно и накурено. Ощущение тесноты усугубляло огромное количество всевозможной бумаги (папки, документы, листки), разбросанной по всему кабинету. Если бы какой-нибудь художник вознамерился запечатлеть эту обстановку, у него не было бы другого выхода, кроме как назвать картину «Бумажная волокита» или на крайний случай «Канцелярщина», настолько живописным и красноречивым был этот бумажный хаос. В комнате также стояли два рабочих стола. И если бы не запредельная теснота, можно было бы сказать, что они стояли в противоположных концах комнаты, но в данном случае они почти прилегали друг к другу. Один пустовал, за другим сидел молоденький капитан. Он явно вел допрос — прямо перед ним на стуле сидел мужчина лет сорока пяти, приятной внешности, ухоженный и небедно одетый. Он, как и капитан, обернулся на стук и теперь смотрел на Просвирина испуганно-печальными глазами.
