В выражении лица старушки читалось смущение и извинение.
— Извините.
— За что?
— За не деликатность.
— Простите, но я не понял вас.
— Понимаете в вашем взгляде, в повороте головы, в улыбке сквозит любовь. Вы меня не поняли?
— Нет, не понял.
— Как же объяснить? Я, видимо, дожила до того возраста, когда интуицией чувствую зарождение любви в другом человеке.
— Как это?
— Не знаю, не могу объяснить.
Лицо Кирилла выражало крайнее удивление. Женщина не могла объяснить ему простые вещи: продолжение любви — это воспоминания, это нестерпимое желание воспоминаний.
Может быть, у любви, пока человек жив, и нет конца? Она, просто, плавно переплывает из одного состояния в другое, изредка меняя предмет привязанности. Что же в любви есть такое? Где, в чем ее несгибаемая сила? Почему ни огорчения, ни расставания, ни разочарования не убивают ее окончательно? Она бывает счастливой и грустной, глубокой и не очень, страстной и сдержанной. Одна любовь полна планов, другая — воспоминаний, третья — надежд.
— Любовь в человеке видна, — подумала старушка, — выражением глаз, манерой говорить, а главное, направленностью мыслей.
Кирилл молчал. Уверенный в себе молодой мужчина оторопел. Не знал, что ответить, как реагировать.
И вдруг собеседница заговорила о другом. То есть, говорила она о любви, но как будто о другом.
— Вам не приходилось читать рассказ «Нежность»?
— Назовите автора.
— Не помню. Помню только, что западноевропейский писатель: то ли Анри Барбюс, то ли Анна Зегерс. Не помню.
— Чем же так примечателен этот рассказ?
— Четыре стадии любви.
У Кирилла опять появилась заинтересованность.
— В общем, в двух словах: рассказ состоит из четырех писем. Первое написано на следующий день после расставания навсегда.
— Кто кому пишет письма?
— Женщина мужчине. В первом письме она говорит о том, что не представляет жизни без него, что ничего не хочет знать, слышать, видеть. Что у жизни нет смысла. Что душа умирает.
— А когда написано второе письмо?
— Через год.
— Женщина опять описывает свои чувства?
— Да. Она пишет, что прошел год, а боль не утихает, что душа болит, что жизнь не радует. А главное, год не принес никакого облегчения.
— А третье?
— Третье написано через 10 лет.
— Ну, через 10 лет появились хотя бы первые признаки успокоенности?
— Конечно. Жизнь вошла в свое русло.
— Тогда, о чем четвертое?
— А в последнем письме, через 20 лет, она пишет, что в душе появилась нежность.
— Интересно. То есть, словом «нежность» заканчивается рассказ?
— Нет. Последняя фраза рассказа звучит так: а теперь я признаюсь в главном — на следующий день, после расставания, я покончила с собой, а эти письма присылала моя подруга.
Кирилл сидел потрясенный.
— Чего только не бывает, — сказал он.
— Знаете, когда мне было лет 15. у меня появился первый мальчик.
— Первая любовь?
— Да.
— В 15 лет — это естественно.
— Нет, я о другом. Мне 78 лет, но мне кажется, я никогда никого так не любила.
— Почему?
— Самое главное, любовь была платонической.
— Тогда?
— Всегда. У меня был ни один муж. Любили меня, любила я, но это все не то.
— Почему?
— Я, наверно, старомодна, но, по-моему, настоящая любовь предполагает чистоту, отсутствие прошлого опыта и сравнений.
— Но я слышал слово «платоническая»?
— Да, мы прошли по жизни, не покидая друг друга.
— Как?
— Как нежные друзья.
— Никогда обиды не омрачали ваши отношения?
— Омрачали. Но потом все становилось на свои места.
— В чем же это выражалось?
— Но хотя бы в том, что всю жизнь, каждый год мы поздравляем друг друга с днем рождения.
— Вы обращались за помощью?
— За помощью — нет, за советом — да.
— А почему в прошлом?
— Он улетел со своими близкими.
— Но ведь, связь поддерживать можно?
— Можно.
Старушка замолчала. Взгляд стал потухшим, почти отсутствующим. Видимо, откровения ее расстроили.
Она резко встала, очень холодно распрощалась и пошла довольно бодрой походкой.
Кирилл продолжал сидеть. Ребята все также говорили о любви к Богу, о вере в него и о чем-то еще.
Одна фраза как-то резко выделилась из контекста: Бог поцеловал Россию.
— Интересно, в какое место? — подумал Кирилл.
8
В восемь вечера, стоя у окна, Кирилл увидел подходящую к гостинице Наташу. Уставшую, с тяжелой походкой, которая стала еще тяжелее. Тем не менее, она шла ровно, прямо глядя перед собой. В ее осанке достоинство и что-то еще очень важное, необъяснимое.
— Почему бы ей ни взять палочку? Было бы легче. Наверно, стесняется? Но ведь, все равно видно, что ноги болят. А посоветовать?… — подумал Кирилл.
В девять он тихо-тихо постучал в дверь ее номера. Тишина.
— Второй раз неудобно: наверно устала и уснула.
За дверью послышался шорох и она открылась. Сложилось впечатление: Наташа знала, что это
