Гаврилова — спасибо!
Сто лет ему, не меньше, решил Гаврилов и с удовольствием подумал, что дороге тоже будет сто… двести… триста… Сносу нет этой каменной шашке!
Дорога по льду живет день, час, минуту. Она воплощение ненадежности, отсутствия любых обещаний.
Гаврилов укреплял ее хитроумными настилами, строил свай, но лед обламывался под тяжестью людей и техники. То были самые горькие часы в его жизни. Все перевернулось в мире — дорога перестала быть дорогой.
С тех пор чувство тревоги и утраты, ожидание беды, даже ощущение непрочности чего-то, соединились в нем с воспоминанием о дороге по льду.
Это воспоминание в последние месяцы оживало все чаще. В один из дней поздней осени в кабинете, обставленном тяжелой мебелью, с ковром, заглушающим шаги, и портьерами на окнах ему почудилось, что он слышит из дальней дали похожий на смутное эхо треск обламывающегося льда.
— Читал вашу докладную… — говорил суховато, чуть улыбаясь, человек за массивным письменным столом. — Хорошие мысли. Мечтать умеете… Да, дороги должны служить долго…
— Должны! А в действительности? Вот мои расчеты. Анализ экономической жизни трех районных дорог за последние десять лет. На восстановление истрачено больше, чем на первоначальное их сооружение. А те, кто строил, ходили и ходят героями. Перевыполнение планов, экономия материалов. Щебеночное основание уменьшают до восьми сантиметров, стелют асфальт почти на голую землю…
— Мы с вами оба новые люди в управлении, Иван Федорович. Работаем меньше двух лет…
— И сейчас не лучше! В том году построили дорог на шестьдесят миллионов, а в этом затратили уже около десяти на их восстановление. Не дороги — бутафория. Для театра, а не для жизни. Непримиримость нужна. Эх! Вы же поддерживали меня поначалу. Я жене, дочерям рассказывал о вас, честное слово!
Человек за письменным столом улыбнулся. И опять послышался Гаврилову из дальней дали треск обламывающегося льда.
— Вам смешно?
— Я и сейчас готов поддержать вас, но…
— Завтра выезжает комиссия в Коробово…
— …вы, как ребенок, хотите, чтобы в один день все стало хорошо.
— Я к вам не с игрушками — с цифрами.
— Строим не мы — трест…
— Но для нас же строят! А мы? Миримся, подписываем государственные акты. Халтурщики наглеют! В Коробово толщина асфальта…
И тут Гаврилов увидел, что лицо его собеседника обращено к настольному календарю. «12 октября». Да, план нужен и тресту и управлению!..
— …толщина асфальта уменьшена, обочины…
— Я думаю, что комиссия сама посмотрит и решит. В ней опытные люди.
— Дорогу Бородино-Валуево той осенью, помните, ввели? Тоже опытные люди подписывали! А весной уже реставрировали…
— Чего вы хотите?
— Я завтра в Коробово поеду. Сам покажу им эту дорогу.
— Хорошо…
Он ждал до четырех, комиссия не появилась. В эти часы, листая синьки чертежей и записи обследований, Гаврилов невольно думал: три дорожные организации в области — управление, трест и Гушосдор. И руководители их, поочередно участвуя в работе государственных комиссий, подписывают акты на дорогах друг у друга.
В пятом часу он вместе с начальником ДЭУ сел в многострадальный «газик» и поехал на новую трассу — искать комиссию. Нашли ее в километрах тридцати от Шатуры, в Коробово, у магазина сельпо. Члены комиссии покупали папиросы; в стороне стояла «Победа».
— А я ищу вас! Жду!.. — подбежал к ним Гаврилов.
— Кто вы? — холодно осведомился один из членов комиссии. Двое молчали.
— Инженер технадзора! Это моя дорога. С вами мы действительно незнакомы. Но с остальными… Подтвердите, товарищи!
— Мы уже осмотрели дорогу.
— Вы видели ее в первый раз. А я в сотый, может быть, в тысячный. Разрешите вам показать…
Договорились, что «Победа» поедет за «газиком»; остановится одна машина — затормозит и вторая…
В первый раз «Победа» остановилась. Гаврилов показал комиссии трещины, рассекающие асфальт. Поехали дальше. «Газик» остановился опять, но «Победа» будто и не заметила: не сбавляя хода, помчалась к Шатуре. «Газик» обогнал ее, снова пошел первым, остановился в третий раз. Но «Победа» точно ослепла! Догнать ее уже не удалось, шла она со скоростью 100–120 километров в час.
«В чем дело? — думал Гаврилов, торопя шофера. — Неужели я убедил их с первого раза? Неужели? А что? Трещины нешуточные!..»
Он вошел в контору дорожно-строительного участка (ДСУ) в тот момент, когда перья обмакнули в чернила. По выражению лиц понял все.
— Хотите подписать акт? Но ведь толщина асфальта уменьшена, у обочин различная ширина, укрепительные работы даже не начаты, дом дорожного мастера не построен… Вы не должны подписывать, выслушайте меня.
— Надо ходить по земле, — не повышая голоса, вежливо сказал ему незнакомый член комиссии, — а вы витаете в небе. Не мешайте работать.
Остальные двое молчали.
— Дорога выйдет из строя через несколько месяцев, — не унимался Гаврилов. — Государство же пострадает! Государство…
— Был один французский король, Людовик Четырнадцатый, — перебил его член комиссии. — Он говорил: государство — это я. Не подражайте ему. Мы тоже разбираемся в интересах государства.
— Да, государство — это я! Не дам вам подписать. Хоть и не король!
— Что?! — В голосе вежливого члена комиссии зазвенел металл. — Уходите отсюда. Ну?
…В поезде он писал. Плясал в руке карандаш, мелькали за окном туманные огни.
Это и были те торопливо исписанные мятые листы, которые он положил мне на стол в полночь, когда в редакции стоит успокоительная тишина, отдыхают машинки и телетайпы…
Статья «Вместо дорог — бутафория» была напечатана. В ней назывались поименно руководители областного управления и треста, члены государственной комиссии. Подвергалась сомнению вся система работы подобных комиссий в дорожном хозяйстве.
Обсуждали статью в одном из управлений Министерства автомобильного транспорта и шоссейных дорог РСФСР. Я не был на этом обсуждении, Гаврилов был.
Начали утром. Темнело, когда он вышел из министерства.
«Трудно… трудно… — думал он. — Вот это сопротивление материала!» От речей, табачного дыма, усталости шумела голова.
Он шел на вокзал узкими переулками с высоким вечереющим небом — хотелось тишины. В ранних сумерках, резко подсвеченных белизной сугробов, теснились не освещенные еще громады домов. И он вдруг вздрогнул от ощущения, что это не дома, а скалы…
Они жили в палатках. Дул сырой ветер с Баренцева моря — к вечеру пальто наливалось тяжестью чугуна, у самых сильных ломило плечи. Собственно говоря, вечера не было и не было утра, стояла полярная
