поддаваясь качанию волн. Лежала-лежала, да и треснула. Послышался звук, будто экструзионная машина сработала, и льдина разошлась надвое.
Илья, оставшийся по ту сторону разлома, перескочил на эту, едва не сверзившись, — тюлень фыркнул, как Тимофею почудилось — насмешливо.
Из разводья заполошно выплыл пингвин, но выпрыгнуть на льдину не успел — морской леопард схватил «адельку» за голову и начал с силою трепать из стороны в сторону. Через несколько взмахов шкура пингвина слетела, а хищный тюлень нырнул с освежёванной тушкой под воду.
— Борьба за жизнь, — философски заметил Илья.
Харин вынул радиофон, но тот, паскуда, сиял пустой стереопроекцией. Нежный женский голосок прощебетал: «Извините, вы находитесь вне зоны доступа».
— Бесполезно, — сказал Тимофей. — Это ж АЗО, Приполярье. Надо ждать, пока Спу-57 не появится… Часика через четыре.
— Ну и фиг с ним…
Льдину медленно выносило в море. Берег — дырявое белое покрывало, там и сям проткнутое острыми коленками скал-нунатаков[41] — всё удалялся и удалялся. В стороне чернели островки Майолла и Мак-Махона. Припай расстилался вокруг разрывчатым белым полем, льдины со скрипом и гулом тёрлись друг о друга, то расходясь, открывая в прогалах свинцово-зелёную студёную воду, то сталкиваясь и громоздя торосы. В километре к западу важно проплывал айсберг, отливая купоросной синью. Пускали фонтаны киты, плавно, величественно даже выгибая чёрные, лоснящиеся спины. Поморник, величиной с орла, парил поверху с отвратительным клёкотом, ниже стремительно кружилась стайка вильсоновых качурок.
— Хорошо как… — зажмурился Харин.
— Тепло… — поддакнул Браун. — Плюс пять в тени.
— Птички поют…
Сихали хмыкнул только и уселся на лёд.
— В ногах правды нет, — изрёк он.
— Она вся в заднице, — подхватил Змей, приседая рядом.
Небо неожиданно нахмурилось, серые низкие облака, местами в виде бахромы, спустились к поверхности моря. Стоковый ветер[42] с Антарктиды донёс своё морозное дыхание, затягивая белый свет непроглядным молочно-белым туманом.
— Мы сделали всё, что могли, — изрёк Харин.
Включив терморегулятор каэшки, он надвинул капюшон и завалился подремать.
…Минул час. Прошёл другой и третий. Туман разошёлся, но и суша отдалилась так, что линия берега почти сливалась с океанским простором, далеко на юге голубея сквозь розовую дымку. Завечерело, стало подмораживать. Близился день летнего солнцестояния, и дневное светило лишь на один-два часа заходило за высокий купол Антарктиды. Огненный шар краешком скрывался за возвышенностями и, искажённый рефракцией воздуха, пылал, подобно жаркому бездымному костру, на снежной белизне. А внизу, на снегах, тянулись траурные тёмно-фиолетовые тени. Чёткая линия облаков, натекавшая на материк, закрыла солнце, и край их окрасился в насыщенные малиновые, зелёные, жёлтые тона.
— Картинка! — хмыкнул Илья.
Тимофей не успел разделить с товарищем его тихий восторг — он неожиданно ощутил острый зуд за ушами. Челюсти завибрировали, как камертон, улавливая луч мощного гидролокатора субмарины.
Тугарин-Змей тоже встрепенулся, тревожно глянул на Сихали. Генрук медленно кивнул — чую, мол.
— Знать бы, кто… — сказал он.
В чёрных водах прорезалась смутная белая тень, и вот из глубины всплыла покатая рубка субмарины. Тимофей узнал обводы самоходной подводной баржи, рабочей лошадки океана. Вода ещё стекала пенными струями с округлых бортов, а люк уже залязгал, отвалился в сторону, и на узкую палубу выпрыгнул Шурик Рыжий.
— Накатались? — проорал он, скаля крупные зубы.
— Это они в тюленей играли, — выдвинул версию Сегаль, выглядывавший из люка.
— Хватит баловаться, — донёсся гулкий зов Белого. — Илюша-а! Тимоша-а! Домо-ой!
— Разговорились… — проворчал Илья.
— Скройтесь с глаз, — заорал Сихали Браун, — уступите место!
Он перепрыгнул на скользкую палубу СПБ и удержался, подхваченный за локоть могучей дланью Харина.
— Залазь, генрук! — сказал Сегаль, сияя.
— Вовремя вы… — выдохнул Тимофей.
— Обыскались совсем! — жизнерадостно забалаболил Рыжий. — Мы только-только в салун завернули, решили прибытие отметить, а тут… Шалыт залетает — глаза как у бешеного таракана. Орёт, будто ненормальный: «Спасайте! Срочно! Их с припаем в море унесло!» Мы бегом к бухте Фритт[43] — у «молодёжников» там две зспэбэшки[44] причалены, и вот… И давай к погружению готовиться!
— Показали «пингвинам» мастер-класс! — донёсся вопль Белого с ЦПУ.
— Молчи уж, баклан, — проворчал Купри, выбираясь из закутка.
Сихали впервые увидел комиссара радостно улыбавшимся.
— Орден повешу, — пообещал Сихали, крепко пожимая руку Купри, — «За спасение утопающих».
— Приготовиться к погружению! — заорал Белый.
— Да что ж ты всё время орёшь? — покривился Димдимыч.
— Это не я ору, это душа поёт!
Браун присел на комингс, отстранённо, как бы вчуже наблюдая за товарищами, быстро и ловко управлявшимися со сложным хозяйством СПБ. Напряжение спало, и тут же навалилась усталость. Он откинул голову к переборке и уставился в верхний иллюминатор. За ним синело небо, потом стали заплёскивать волны.
— А эта группа велика… — протянул комиссар. — Я имею в виду «Чёрное солнце». Они мобильны, их действия скоординированы. Не удивлюсь, если у них полно агентов — уж больно «шварцы» осведомлены…
— Ох, как же мне всё это надоело… — простонал Тимофей. — Я Пэ-Пэ-Вэ хочу заниматься, а не всей этой фигнёй! Чтоб им всем… Димдимыч, регистрограммы у тебя?
— Какие? — не сразу понял Купри. — А-а… У меня. Обе.
— Начнём с них. Вон как за ними «шварцы» бегали! Димдимыч, есть знающие люди на примете? Те, что дружат с волновой психотехникой? Надеюсь, не всех же их похитили!
— В точку, — одобрительно кивнул Борис Сегаль, — а то уж слишком часто я слышу эту приставку — психо!
Комиссар задумчиво почесал ухо.
— Есть один спец, — сказал он. — Головастый мужик, хоть и с закидонами. Он священник в Мак- Мердо.
— В Мак-Мердо так в Мак-Мердо… Шурка, вызывай «борт номер один».
— Есть!
— И вот что… — серьёзно сказал Тимофей. — Димдимыч… Я не знаю точно, внесли ли меня «шварцы» в свой «чёрный список», но более чем уверен, что вы там значитесь.
— И что? — насупился комиссар.
— Светитесь поменьше.
Браун глянул за прозрачный колпак. Чёрная пелена льда наверху вся была увешана иззубренными гребнями, похожими на сталактиты. Потом бугристая чернота льдины кончилась, и разлился «верхний свет» — так подводники называли разводья в ледяном покрове. Купри тоже поднял голову, проговаривая:
— Как взошло «Чёрное солнце», так и закатится. А не захочет — сами закатим!
