— Да, очень хочу.
Сайлас предложил ей руку. Май Бао встала, опершись о нее, и они пошли к двери. Возле двери они остановились, и Сайлас повернулся к женщине. Она была всего на дюйм-другой ниже его, и впервые с тех пор, как Сайлас похоронил Миранду на холме, глядящем на великую реку Янцзы, он испытал давно забытое волнение. Это было сродни призыву охотничьего рога из стихотворения любимого им Чосера, который зовет «присоединиться к охоте» и жить полноценной жизнью.
— Как вы собираетесь назвать новое кладбище?
— Так и назову: «Новое кладбище ста цветов», — улыбнувшись, ответила Май Бао.
Когда они выходили из конторы, их провожало множество глаз, в том числе и молодого человека с красным родимым пятном во всю щеку и с яростью в сердце.
Цзян выслушала доклад шпионки, обосновавшейся в доме Сайласа Хордуна. Та закончила рассказ подробным описанием того, как Сайлас и Май Бао вышли под ручку и укатили в частном экипаже осматривать земельные участки.
Цзян подумала об отце Сайласа и долгих ночах, которые ее мать проводила рядом с ним после того, как засыпала его неизменная спутница — обезображенная китаянка. Несколько раз мать отзывала ее в отдельную комнату и разговаривала с ней об этом человеке, а однажды поздней ночью она подвела ее к тюфяку, на котором Ричард Хордун спал в объятиях опиумной змеи, и сказала: «Мы ждали их. Мы знали, что они придут. Они принесли Тьму, но твоя обязанность заключается в том, чтобы принести Свет».
И вот теперь открылся второй портал. Теперь им предстояло найти Человека с Книгой. Она видела дневник, который Ричард прижимал к груди, даже находясь в наркотическом ступоре, а потом ей стало известно, что этот дневник перешел к его сыну Сайласу. Именно поэтому она нацелила Май Бао на Сайласа Хордуна.
«Пусть они принесли Тьму, но может статься, что Свет принесет тоже один из них», — думала она.
В этот момент очередная шпионка сообщила:
— Они задержались в садах Юйюань.
— Они разговаривали, находясь там? — вздернула бровь Цзян.
— Да, мадам, они говорили о садах и… о детях.
Цзян кивнула. Она почувствовала укол в животе. Значит, скоро начнутся боли. Поблагодарив и щедро вознаградив осведомительницу, она ушла к себе в комнату и попыталась снять недомогание настойкой опия, которую оставил ей доктор. Но вскоре боль набросилась с новой силой, и только пуховые подушки хотя бы немного заглушали отчаянные крики несчастной.
В то время когда Цзян кричала в подушки, Сайлас молча стоял в глубине театра «Даньгуй» и ждал выхода Май Бао. По мере того как приближалось время ее выступления, в публике нарастало нетерпение, что в современном театре было большой редкостью. Когда же она наконец появилась на сцене, по толпе пробежал шепот и зрители стали тянуть шеи, чтобы получше разглядеть знаменитую классическую куртизанку.
На сей раз Май Бао ощущала присутствие в зале Сайласа, хотя и не видела его. Она вынула из шелкового футляра эрху и положила ее на колени.
На зал опустилась долгожданная тишина.
Май Бао закрыла глаза и начала.
Сайлас подался вперед, не желая пропустить ни единого звука — ни голоса Май Бао, ни пения ее эрху. И вот они зазвучали как единое целое. Переплетаясь, обнимая друг друга, прекрасный человеческий голос и мелодичный струнный звон поплыли над головами онемевших от восторга людей. Они рассказывали про капитана корабля, который в своих странствиях соглашается ради любви потерять глаз.
Глава двадцать пятая
СТОЛКНОВЕНИЕ СОЗНАНИЙ
Встреча выдалась жаркой, и атмосферу не могли охладить даже открытые окна. Наоборот, привлекаемые светом установленных недавно электрических светильников, в зал влетали полчища москитов, мошек, мотыльков и прочих ночных летучих тварей.
Сайлас не был удивлен таким наплывом людей. Все они был европеоидами из разных стран мира и для простоты называли себя европейцами. Однако между ними пролегла четкая грань, разделившая их на две группы. К первой относились европейцы, считавшие Шанхай своим домом. К этим полноценным шанхайцам относился и Сайлас, хотя по происхождению он был иранцем. Вторая группа включала тех иностранцев, которые постоянно жили в Городе-у-Излучины-Реки и которых презрительно называли шанхайчиками. Это была временная публика, приехавшая в Китай, чтобы выкачать из него побольше денег, а затем вернуться под благословенную сень спокойного и безопасного Запада. Правда, при этом многие из них жили в Поднебесной десятилетиями.
Собравшиеся в зале представляли несколько тысяч семей, которые правили Шанхаем, и они весьма придирчиво относились к тому, кто входил в их сообщество. Среди настоящих европейцев преобладали англичане, французы и немцы, хотя наряду с ними были выходцы практически из всех остальных стран Европы. К европейцам, согласно здешней традиции, относились также американцы, канадцы, бразильцы, аргентинцы и кубинцы, поскольку все они подпадали под категорию «белых». Любопытно, что поляки и португальцы не попали в сообщество европейцев, а были отнесены в гораздо менее престижную группу так называемых «полиглотов», куда входили также филиппинцы, египтяне и афганцы. Возможно, самый странный статус был у русских, которые вообще стояли особняком и поэтому, когда было необходимо определить свой статус, выдавали себя за поляков.
Сейчас выступал представитель привилегированной группы европейцев — толстощекий англичанин. Он размахивал руками столь неистово, что напоминал взбесившуюся ветряную мельницу.
— Вот почему я заявляю: нет! — уже в третий раз проговорил он, видимо веря в убеждающую силу повторения. — Я приехал сюда не для того, чтобы платить за канализацию или электрическое уличное освещение для косоглазых. — Слушатели заволновались, Сайлас с трудом сдерживал гнев. — Я всего лишь бизнесмен и не собираюсь заниматься благотворительностью в пользу безбожников. Пусть о них позаботятся попы. Я, как и большинство из вас, нахожусь здесь, чтобы делать деньги. В этом нет ничего противозаконного. И деньги я зарабатываю затем, чтобы тратить их по собственному усмотрению, а не раздавать направо и налево. Я работаю не покладая рук, и эти деньги принадлежат мне, а не чертовым китаезам.
Сайлас на протяжении всей своей жизни слышал унизительные эпитеты в адрес китайцев, но, несмотря на это, они до сих пор оскорбляли его слух.
— Поэтому я голосую против. Против! Пусть и дальше срут в свои ночные горшки в темноте. Мне на это наплевать.
Раздались одобрительные возгласы большой группы людей, возглавляемой Мейером Врассуном и Уильямом Дентом, новым главой британского торгового дома «Дент и компания», прибывшим недавно из Лондона.
Уильям Дент был самым высоким человеком в Шанхае, а может, и во всей Азии. Его рост составлял шесть футов, десять дюймов[12]. Неудивительно, что, глядя на мир с такой высоты, он имел свой собственный, особый взгляд на происходящее вокруг, в том числе и на положение торговцев опием в Шанхае. Он твердо верил в то, что необходимо остерегаться тех коллег по бизнесу, которые «окитаились». Он верил в славу короны и отечества, гордился тем, что является несгибаемым патриотом Британской империи, над которой никогда не заходит солнце. Мать его умерла молодой, отец был кутилой и прожигателем жизни, поэтому все заботы о воспитании братьев и сестер, а также восстановлении благосостояния семьи целиком и полностью легли на его плечи. Что, собственно, и
