— Так кто же вы такая? — спросила, ничего не понимая, Инь Бао.
— Борец за права женщин. — Цю Цзинь протянула ей прокламацию. — Вы умеете читать?
— Разумеется. — Инь Бао взяла листок, но тут же отложила в сторону.
— Хорошо. Тогда прочитайте это. — Цю Цзинь встала из-за стола. — А потом я вернусь, и мы с вами поболтаем.
— Эй, подождите минутку!
— Что?
— Мужчины и женщины не одинаковы. Как вы можете говорить такое?
— Очень просто. Вы сами докажете мою правоту. Вы сделаете то, что до вас делали только мужчины.
— Что именно? Пописаю стоя?
— Нет, это для женщины с вашей квалификацией пара пустяков. Я имею в виду другое.
— Что именно?
— Вы сами выберете человека, с которым решите связать себя узами брака. А я вам в этом помогу.
— Вы?
— Да. Я пользуюсь уважением в газетном мире. Возможно, вы знаете моего хозяина. Его зовут Чарльз Сун.
«Случайная» встреча Чарльза Суна и Инь Бао была, разумеется, вовсе не случайной. Цзян выложила целое состояние за то, чтобы сваха Чарльза представила ему «новую, молодую и весьма подходящую для брака» кандидатуру. Это сработало. Шпионки Цзян уже доложили ей о встрече Инь Бао и Цю Цзинь. Скорее всего, это была ознакомительная беседа, и теперь остался лишь один камень преткновения: Чарльз желал, чтобы его жена была христианкой.
— Кем? — вздернула брови Инь Бао.
— Христианкой, — умильным тоном произнесла Цзян.
— Мне что же, придется носить старую и вонючую черную сутану? — в подлинном отчаянии спросила Инь Бао.
— Нет, сутаны носят иезуиты, да и то только мужчины.
— Иезуиты? А они не христиане?
— Христиане, но Чарльз Сун исповедует другую разновидность христианской веры.
— Какую? — с нескрываемым сарказмом осведомилась Инь Бао.
— Ту, благодаря которой ты, может статься, получишь имя Цзян. — Пожилая женщина поцеловала дочь в лоб. — Пора тебе подумать о детях. Помни, чтобы стать Цзян, ты должна произвести на свет как минимум двух дочерей.
«С тобой забудешь!» — хотелось сказать Инь Бао, но вместо этого она с притворной скромностью улыбнулась.
Цзян расхохоталась.
— Что смешного, мама?
— С этой улыбкой тебе нужно попрактиковаться.
— Значит, буду практиковаться, — ответила Инь Бао и отвернулась.
Цзян знала: чтобы получить то, что она хочет, младшая дочь будет практиковаться в чем угодно и сколько угодно. За все годы общения с девушками она еще не встречала ни одной с такой же силой воли, как у младшей дочери. В день ее двенадцатилетия Цзян спросила девочку, какой подарок она хочет получить на день рождения, и та поразила ее, ответив: «Я хочу, чтобы мне перебинтовали ноги. Это дополнит мою неотразимую красоту». Цзян была категорически против, однако дочь пригрозила тем, что сделает это сама, без разрешения матери.
— Но учти, боль будет невыносимой! — предупредила Цзян.
В ответ на это Инь Бао лишь пожала плечами:
— Разве можно получить что-то ценное без боли?
После этого Цзян сдалась, но настояла на том, чтобы операцию сделал их семейный врач и он же потом наблюдал за процессом выздоровления.
Первая операция была проведена уже на следующей неделе. Цзян стояла рядом с дочерью в течение всего времени, пока врач втыкал свыше тридцати игл в определенные участки ее тела. Девочка даже не поморщилась. Цзян недоуменно посмотрела на врача, но тот лишь пожал плечами.
Перед началом операции Цзян спросила эскулапа:
— Она будет испытывать боль во время этой процедуры?
Тот взглянул на женщину так, как если бы та спросила его, есть ли вода в океане.
— Я ломаю ей все кости в ноге, а затем прижимаю большие пальцы к стопам. Возможно, мне придется рассечь мышцы и перерезать два главных сухожилия. Как по-вашему, можно ли проделать все это, не причиняя пациенту боли?
Цзян понимающе кивнула. Доктор взял саквояж и направился в комнату, где все уже было подготовлено для предстоящей операции.
— Она может умереть? — остановила его Цзян.
Лекарь положил саквояж и раздраженно передернул плечами.
— Каждый из нас может умереть. Такова природа человека.
— Да, но может ли эта операция…
— Убить ее? Безусловно. Иглы способны частично заглушить боль, но человеческое тело обладает собственной мудростью. Оно понимает, что происходит вторжение, и пытается предупредить мозг об опасности. Боль — это сигнал, с помощью которого тело оповещает сознание о том, что ему грозит опасность. Потому, хотя мои иглы снимут первоначальные болевые ощущения, тело непременно найдет способ подать сигнал тревоги.
— И что произойдет тогда?
— Если у нее окажется недостаточно сил, она впадет в шок, из которого может уже не выбраться.
Хруст ломаемых маленьких косточек был ужасен. Такой звук раздается, когда сворачивают шею цыпленку. Но Инь Бао оставалась спокойной и лежала с закрытыми глазами, держа мать за руку. Когда врач сделал первый надрез, намереваясь рассечь первое из двух сухожилий, из раны фонтаном ударила кровь, и девочка широко открыла глаза.
— Мама!
— Что, Инь Бао? Закрой глазки.
— Нет, мама.
— Что мне для тебя сделать? Хочешь, я немедленно прекращу все это?
— Нет. Прикрой чем-нибудь мое платье. Оно сшито из чистого чжэньцзянского шелка. Ты ведь знаешь, как трудно отстирать от шелка кровь.
Цзян перевела взгляд на врача. Тот улыбнулся и перерезал сухожилие.
Пока длилась операция, Цзян не сводила глаз с лица дочери. Она была озадачена тем, что Инь Бао желала непременно носить шелковую одежду. Любой из Цзян это строжайше возбранялось, поскольку шелк сделан из женских слез. Инь Бао издала приглушенный крик боли, а мать подумала: «Ты хочешь стать Цзян, но не желаешь отказаться от привычки одеваться в шелка!»
Выздоровление Инь Бао шло медленно, и в течение всего этого времени она старательно избегала показываться на людях, позволяя видеть себя только служанке. Девочка сама перевязывала раны и накладывала на переломанные ступни повязки, делая их от раза к разу все более тугими. Она не выходила из своей комнаты и даже ела только там. Несмотря на мольбы матери, девочка даже ей не разрешала взглянуть на себя. Ее исчезновение не осталось незамеченным. По городу поползли слухи, и некоторые из газет даже выдвинули версию, согласно которой многоуважаемая Цзян, возможно, потеряла младшую дочь.
Недели сменялись месяцами. Каждое утро в комнату Инь Бао входила служанка с чистым бинтом
