слышен вполне отчетливо: «На седьмом месте…» Тут он сделал внушительную паузу, чтобы наэлектризовать зрителей и заставить их поволноваться.
Амос подумал о родителях, которые наверняка еще ничего не знали и безумно переживали, в их душе надежда боролась со страхом, но он не в силах был сделать для них что-либо и только представлял, как они сидят в своих креслах, с каплями пота на лбу и ледяными руками, с пересохшим от волнения горлом и выступающими на глазах слезами… А синьор Барди даже встал и ушел вглубь зала, где прислонился к стене, сложив за спиной руки: так ему удалось спрятаться от людских взглядов, направленных на сцену.
Объявив имя исполнителя, завоевавшего второе место, ведущий, профессионал своего дела, прервался. Вновь повисла длинная драматическая пауза. Потом он позвал ассистентку, которой предложил угадать, кто победил, а тем временем группа техников бегом переносила рояль с одного места на другое – в ту точку, где он стоял во время выступления Амоса. Синьор Барди заметил все эти передвижения и почувствовал облегчение: после объявления победителя тот должен будет заново спеть свою песню – значит, исходя из этих соображений, победителем является как раз его сын. На мгновение он растерялся, но наконец прозвучало имя Амоса, которое эхом прокатилось по всему залу, сопровождаемое бурными оглушительными овациями. Синьор Барди стал было аплодировать вместе со всеми, но потом вдруг повернулся лицом к стене, словно искал способ остаться наедине с самим собой в этот удивительный момент, в который он и поверить не мог. Но это была правда, абсолютная правда. Сколько борьбы, сколько разочарований, сколько беспокойства о будущем сына, который, по его мнению, был создан для того, чтобы петь, однако долго не мог найти возможность превратить свою большую страсть в способ зарабатывать на жизнь! И как раз когда он окончательно потерял надежду, все сложилось, словно по мановению волшебной палочки! В это мгновение все присутствующие встали, чтобы поприветствовать Амоса в роли победителя фестиваля итальянской песни. Ну как тут не сойти с ума от счастья?! Синьор Барди еще несколько секунд смотрел на стену перед собой, а потом обернулся, чтобы найти глазами жену. Она куда-то исчезла. Тут к нему подошел какой-то человек, который, внимательно посмотрев на него, опустил ему руку на плечо со словами: «А вы – отец, если я правильно понимаю?» Он показал в сторону Амоса, стоявшего у рояля. Синьор Барди смущенно кивнул. «Мои поздравления! Меня зовут Анджело, я парикмахер и причесывал вашего сына перед выступлением. Я уже успел полюбить его, как близкого друга».
Амос поблагодарил всех тех, кто работал вместе с ним, нашел добрые слова для своих менее везучих коллег по фестивалю, снова спел свою песню под всеобщий энтузиазм и стал позировать фотографам. Прошел час с лишним, пока он смог наконец обнять родителей и друзей и провести с ними несколько свободных минут. Затем наспех перекусил и отправился в рейд по радиостанциям, где давал интервью до пяти утра. На следующий день он пару раз появился в телевизионных программах и в конце концов отправился домой, где его ждал самый настоящий сюрприз. Когда машина отца подъехала к мосту через Стерцу, там обнаружился огромный плакат с приветственными словами: «Амос, спасибо, что заставил всех в Сан-Ремо встать!» На другом конце моста собралась невиданная для здешних мест толпа, которая остановила их автомобиль. Все местные объединились, чтобы встретить и обнять своего нового героя. Все прикасались к нему, обнимали, кричали что-то восторженное, а Серджио, его добрый друг детства, крепкий, словно чемпион по греко-римской борьбе, заслонял его от самых настойчивых. Это было поистине трогательное, незабываемое проявление чувств – его могут понять лишь те, кому выпало счастье родиться в небольших местечках. Амос, естественно, был бесконечно счастлив, но при этом его не покидало отчетливое ощущение, что все только начинается, что ничего особенного на самом деле еще не случилось.
XXXI
Еще какое-то время Амос боялся, что однажды утром он вдруг проснется в своей постели и все случившееся окажется лишь сном и его по-прежнему будут окружать те же самые неразрешимые проблемы, что и всегда. В действительности же очень многое в его жизни поменялось, и довольно быстро. Теперь все вокруг говорили о нем, многие хвастались своей дружбой с ним, в реальности никогда не существовавшей, или рассказывали эпизоды из якобы совместных приключений с Амосом, на самом деле являвшихся лишь плодом их воображения. Амоса это здорово веселило, и он иногда смеялся до слез. Многие проблемы практического порядка, по крайней мере срочные, были буквально сметены этим неожиданным и невероятным событием, из которого он вышел настоящим победителем и главным героем.
Но вот его личная жизнь с каждым днем все больше становилась достоянием публики; скрывавший ее занавес приподнимался, и это заставляло Амоса страдать – впрочем, так же как и поведение соседей и знакомых, которые не сумели сохранить в общении с ним былую естественность. Теперь он чувствовал, что за ним постоянно наблюдают, если не сказать – преследуют. Не то чтобы в окружающих появилась какая-то фальшь, скорее просто не хватало спонтанности, к которой Амос так привык и не мог без нее обходиться. Иногда ему казалось, что нечто непонятное делает его «другим» в глазах людей, и втайне надеялся, что со временем вновь станет «нормальным». Впрочем, новые обязанности все дальше уводили его от дома и от земляков.
Элена сопровождала его почти повсюду, счастливая, но слегка обеспокоенная этим внезапным изменением привычного образа жизни. Амос старался ободрить ее, говорил, что цель брака – дарить покой, что это драгоценность, которую каждый должен защищать всеми силами. Однажды вечером, возвращаясь домой после долгого учебного дня вместе с Карло, он обнаружил, что Элена встречает его на площади перед домом. Июнь был уже в разгаре, и на улице было очень хорошо, но ему все-таки показалась немного странной эта необычная забота. Элена выглядела чрезмерно веселой; она взяла его под руку, проводила в дом и, лишь закрыв дверь, с растерянным выражением человека, который не знает, как начать разговор, призналась мужу, что ждет ребенка. Она была счастлива и вся сияла – он не помнил ее такой радостной. С кухни до Амоса доносился аромат, от которого текли слюнки, а на столе стояла охлажденная бутылка шампанского, чтобы достойным образом отпраздновать это экстраординарное событие. Амос тоже был по- своему счастлив, но в основном радовался за жену. Честно говоря, он никогда не испытывал особого интереса к малышам, в особенности к новорожденным. Конечно, он будет любить своих детей, но он и представить не мог, каково это, и ему было любопытно пережить этот опыт, который, как ему было хорошо известно, меняет жизнь каждого. Как бы то ни было, радость Элены оказалось заразительной, и Амос с удовольствием принялся строить вместе с ней тысячи маленьких планов: местоположение детской, необходимые покупки, небольшой ремонт в доме для удобства и безопасности новорожденного.
Тем временем Амос готовился к дебюту в роли Макдуфа в «Макбете» Джузеппе Верди. Ему предстояло выступать в местном театре, и этот факт наполнял его гордостью: непонятно почему, но ему казалось, что это знак судьбы и – самое главное – настоящий вызов всем тем скептикам, что неоднократно утверждали с уверенным видом, что слепому никогда не выйти на театральную сцену. Тогда он вспомнил слова Гёте: «Жить в идее – означает считать невозможное возможным». Он старательно разучивал роль, и, когда начались репетиции, все тут же полюбили его за усердие: он всегда первым приходил и последним уходил, прислушивался к советам и делал все, чтобы дирижер и режиссер были довольны, а коллеги не воспринимали его как помеху.
Билеты разлетелись вмиг; вокруг себя он чувствовал атмосферу любви и признательности и от этого – по вполне понятным причинам – ощущал волнение и огромную ответственность. Распеваясь в гримерной, в толстом шерстяном костюме, он еще до начала действия был весь мокрый от пота. Шел сентябрь, и все еще стояла жара. Театр был переполнен. Роль у него была не такая уж большая, но в те моменты она казалась ему невероятно сложной. Он знал, что ему предстоит внимательнейшим образом прислушиваться к вздохам коллег, чтобы не ошибиться, где нужно вступить. Он понимал, что не может позволить себе быть рассеянным: спокойствие и максимальная сосредоточенность были сейчас необходимы, чтобы не упасть лицом в грязь на сцене; он отлично знал это и чувствовал на своих плечах весь груз ответственности за собственный дебют. В одном он был уверен: в его душе есть те необходимые крупицы справедливости, которые помогают ему полностью отождествлять себя со своим героем и правдоподобно сыграть роль человека, в конце концов побеждающего зло. Он бесконечно любил эту роль, и публика немедленно
