может и упрямо думает, что ничего и нет там!
Увидев, как жупан ухаживает за яворами, дед говорит;
— Очень хороший человек этот жупан, если и на маленькие яворы обращает внимание. Надо ему помочь.
И ежедневно стал дед Неумойко приходить и яворы росой осыпать, дождем поливать и солнцем согревать. А яворы, которых было девять, росли, как милые братья, и одна красота была на них глядеть!
Подле яворов выросло и десятое деревце — малый граб[4]. Яворы под облака вытягиваются, спешить за ними и граб, но догнать их этот малыш не может.
Три раза уже лето сменилось, и вот однажды утром вышел жупан Юрина на башню своего города. Увидел жупан Юрина длинный ряд уездов своей жупании и приятно ему было посмотреть на зеленеющую, словно на Юрьев день разукрашенную жупанию. Заметив на поле девять тех яворов, вздохнул он печально. Тяжкая была в сердце жупана печаль, оттого что всех его детей мужского пола смерть уносила, словно недруг какой их проклял.
— Боже милостивый! Как красивы эти яворы! Если бы у меня было таких же девять малюток — жупанчиков! — вздохнул жупан.
Лишь только сказал он это, как появился перед ним на башне некий старец. Одежда его была изорвана, борода нечёсана. Увидя его бороду и одежду, подумаешь, что это последний бедняк: но лишь только взглянешь ему в очи, тотчас увидишь, что, если он не знает того, что ты знаешь, то зато знает то, чего ты знать никогда не будешь.
— Пошли, жупан, слуг на поле. Пусть они срубят девять малых яворов и принесут тебе девять чурок. А ты приготовь девять колыбелек и пригласи девять нянюшек, и пусть они в колыбельках покачивают чурки от первой звезды до полуночи. Когда наступит полночь, оживут девять чурок, и станет так у тебя, во дворце, девять жупанчиков. Но не держи их у себя в хоромах, не оберегай их ни от росы, ни от инея. Пусть мальчишки растут под дождем и солнцем, потому что они деревца, из земли выросшие.
Такие отдал дед Неумойко распоряжения потому, что он знает, как растут яворы, — да, но не знает он, что такое хоромы жупана! Распорядился и в миг исчез с башни.
В тот же день отправил жупан Юрина дворецкого со слугами на поле. А когда слуги срубили девять яворов, говорить им дворецкий:
— Срубите и вон тот молоденький граб, сделаю я себе из него топорище.
Срубили слуги граб и понесли его вместе с чурками яворовыми во дворец жупана.
Когда они подошли ко дворцу, а там уже Елена, госпожа благородная, разместила девять золотых колыбелек в дворцовом саду. Разложила она чурки по колыбелькам, а нянюшки их ногами покачивают. Качали они так, качали от первой звезды до полуночи. Когда начала приближаться полночь, нянюшки неожиданно все уснули. А когда они от сна пробудились — в колыбельках оказалось девять мальчишек, будто девять румяных яблок.
От превеликой радости не знает, что делать Елена, госпожа благородная. Так как не смеет она держать жупанчиков в хоромах, то распорядилась разбить в саду девять шатров шелковых, чтобы охранять детей от холода и жары.
— Ну где же это видано, чтобы дети жупана так росли, что ночью их роса орошает, а днем солнце палит? Одно — яворы в поле, а совсем другое — жупанчики во дворце жупана! — размышляла Елена, госпожа благородная.
Этой же ночью появился дед Неумойко и заглянул в сад. Заметив девять этих шатров, он сразу же глубоко оскорбился. Возненавидел дед все, что сам же устроил! С незапамятных времён видит он белое тонкое полотно на лугу, и к нему все еще не мог привыкнуть, как следует: все его сомнения одолевают, когда он видит, как женщины где бы то ни было полотно расстилают. А теперь ни за какие сокровища не вошел бы он в шатер, да еще в такой шатер-шелковый, разукрашенный!
— О, девять напрасно загубленных яворов, — рассвирепел дед Неумойко. — Легче мне было бы для тебя, жупан, пол-леса обратить в жупанчиков, чем тебе одного жупанчика на росу вынести.
Ушел дед, ушел и больше уже жупанчиков не посещал. А так как жупанчиков в ту первую ночь роса не оросила, то остались их головы лысыми, голыми. Но во дворце жупана не трудно бороться с этим! Сделали детишкам шелковые колпаки, чтобы не видно было видно лысин. А дети стали расти и развиваться, и не нарадуется им вся челядь дворовая. Но, увы, есть одна мрачная душа, которая ими была недовольна.
Когда слуги во главе с дворецким принесли чурки и разложили их по колыбелькам, остался десятый, тоненький граб.
Взял дворецкий грабовую чурку и бросил ее старому дроводелу, который там среди остальной челяди находился.
— Из него ты мне сделаешь топорище, — сказал дворецкий. — Но не подумай ты, старая беда, переменить его, потому что я его узнаю по этой, смотри, красной сердцевине.
Когда дроводел пришел к себе в избушку и принес грабовую чурку, то рассказал жене своей всё, что было во дворце жупана. Старуха все хорошо поняла; подумала и что-то придумала. Ничего не говоря, вошла она в хату, вынесла на двор, под лунный свет, корыто, сделала в нем из соломы постельку, положила в корыто грабовую чурку и начала качать. Качает старуха, качает и все глядит на эту чурку в корыте, покамест у нее около полуночи не помутилось в глазах. На минутку вздремнула старуха, а когда от сна пробудилась — в корыте лежал маленький ребёнок: мал, как рука, тонок, как прутик.
Поражена была старуха чуду невероятному и бросилась в избу за дроводелом. Когда они подошли к корыту, проговорил ребёночек:
— Не носи меня, бабушка, в избу. Оставь меня при луне на лужайке, пусть роса укрепляет мои жилочки, а ночка пусть охлаждает мои руки и ножки.
Не может старуха и её муж налюбоваться и наслушаться ребенка, который, будучи так мал, говорить так мудро. И так им это мило, что кажется, будто сердце у них оживает. И оставили они ребенка, как того он сам захотел, в корыте, на лужайке при луне. И как в ЭТУ ночь, так и во все последующие, выносила старуха корыто с ребёнком на лужайку.
А дед Неумойко каждую ночь ребенка посещал: и в теплые лунные погоды, и при лютом морозе, и в тихие ночи, и при ветре и буре — и всегда с ребенком вел разговоры. Старуха ребенка Топорком назвала, потому что из той грабовой чурки должны были сделать топорище. И все было бы хорошо, если бы только не большая забота, которая появилась у дроводела:
— А из чего я несчастный сделаю топорище?
Знал дроводел, что дворецкий — человек вспыльчивый и злой, знал также и то, что другой грабовой чурки с такой красной сердцевиной больше найти невозможно.
Стали расти жупанчики во дворце и в саду, а Топорко у старухи и дроводела. Но огромная разница в том, как растут жупанчики и как Топорко.
Веселые и румяные жупанчики столь быстро развивались, что отцу уже почти до пояса достигали. А Топорко у старухи — малый, тонкий и смуглый, а крепок, так что каждый бы сказал: это гвоздик, трижды кованный.
У жупана сердце трепетало от умиления, и он не знает, что бы сделать для своих прекрасных сыновей, и воздвиг вокруг сада стену в три сажени с тем, чтобы днем детей солнце не беспокоило, а ночью, чтобы не проник к ним какой-либо зверь, и вообще, чтобы ничто злое их не коснулось. А у дроводела нет ни стены, ни шатра, а как раз перед порогом росистая лужайка, а дальше кусты. И так как Топорко на лужайке ночует, то и куница и ласка его всего, от головы начиная, обнюхивают.
Жупан подарил сыновьям девять вороных коней малых и девять тонких копий, собрал отборных молодцов, чтобы учили они детей копьем владеть и в цель стрелять. И призвал еще он первых мудрецов, чтобы они детей приохотили к старым книгам. А Топорко, как только сумел стать на ноги, стал таскаться по лесам и дубравам, стал гонять куниц и ласок. Ранним утром он уходил, а возвращался лишь вечером. Зато старуха с нежностью и дала Топорку прозвище: прозвала его своим «бродяжкой». Бродяжко Топорко день ото дня становится все мудрее. Дивилась старуха и дроводел, дивилось село: откуда у этого малого создания столько мудрости, словно у старца. Но не знала ни старуха, ни дроводел, не знало ни село, ни его население, что целые ночи напролет дед Неумойко с Топорком разговоры ведет. А дед Неумойко наделен
