ней и лезть, можно было бы сразу назад, но что-то меня кольнуло, в общем, почувствовал опасность. Помните, гауптштурмфюрер Кранке нам о «мышеловках» рассказывал и как поступать в таких случаях...
— И ты, конечно, поднялся на второй этаж?
— Аж на третий, шеф. Пани Грыжовская говорила: там типографский рабочий живет, и жена у него ревматичка, пока откроет, опупеть можно. Ну, вот и выдумал бы что-то, позвонил даже для убедительности и немного подождал, а потом и унес ноги.
— А может, оно того!.. — щелкнул пальцами Гаркуша. — Может, напрасно запаниковал? Пани Грыжовская просто где-то задержалась...
— У меня на размышления времени не было, — заявил Федор. — Я себя спасал и вас также.
— Еще бы! — сразу согласился Гаркуша. — Кто же возражает?
— Мне показалось...
— Только показалось?..
— Слушайте дальше. Спускаюсь по лестнице. Сами понимаете, жду чего угодно, в общем, приготовился. Голыми руками меня не взяли бы.
— Знаю, — кивнул Гаркуша, — и не голыми...
— Да, но все спокойно, ничегошеньки. Выхожу на улицу, и там все в порядке. Ну, вздохнул я легко, подумал: у Грыжовской что-то непредвиденное. Монастырь все же не дансинг, там свои сложности, и завтра пани кармелитка будет как штык. Подался, значит, на проспект, оглянулся — никого. Тут у меня совсем от сердца отлегло, но вдруг вижу в соседнем переулке «виллис». Помните, совсем маленький и спокойный переулок, машинами там и не пахло...
— Может, кто-то из военных поселился?
— И я так подумал. Но на всякий случай стал за дерево — смотрю, а из дома Грыжовской военный появился. Мороз у меня по коже — в «виллисе» еще двое, куда деваться? Единственное спасение — трамвай, и то сомнительно, ведь машина у них... Правда, фора у меня: я-то понял, что за мной охотятся, но они этого не знают, небось рассчитывают поводить, а не брать сразу.
— Ты, случайно, не преувеличиваешь?
— Э-э... — безнадежно махнул рукой Федор, — они бы меня не выпустили...
— Так что же?
— Подождите... Итак, рванул я к остановке, как раз трамвай подходил. Тот военный, что из дома Грыжовской выскочил, на углу остановился — у них, само собой, знак есть, — хлопцы на «виллисе» засуетились, но есть бог на небе — сел я в трамвай, гляжу, а у них что-то случилось, видно, машина не завелась, потому что капот подняли и копаются...
Гаркуша облегченно вздохнул.
— Да, есть бог, — сказал он уверенно, — и пока еще на нашей стороне.
— На бога надейся... — усмехнулся Федор. — А трамвай, хоть и старый, да, выходит, надежнее. Я еду, а они облизываются.
— Могли завести мотор и догнать.
— А я что — рыжий? Конечно, могли, но ведь я через остановку за поворотом соскочил и в подворотню. Переждал немного, видел даже, как они на «виллисе» по улице мотались. Однако поздно, голубчики... Я потом на Городецкую пешком добрался, закоулками, крюк сделал, но не жалею.
— Дальше трамваем?
— Грузовик остановил. Шоферу — тридцатку, и ему хорошо, и мне...
— Почему же так запыхался?
— Дурной я к воротам подъезжать! На Городецкой и вышел, потом пешком и так, чтоб осмотреться...
— Да, это не шутка, — кивнул Гаркуша. — Слава богу, обошлось.
— Грыжовская ведь не знает, где мы?
— Никто не знает, кроме железнодорожника и Сороки.
— Лучше бы вообще — никто.
— Так уж вышло. Но им доверяет сам гауптштурмфюрер Кранке. Железнодорожник по его заданию и нашел этот дом — видишь, не ошибся, пока все, как надо.
— Пока...
— Не каркай.
— Но как смершевцы вышли на Грыжовскую?
— Не ломай себе голову: вышли — так вышли, а нам свое делать.
— Дайте выпить.
— Да, тебе сегодня нужно, — согласился Гаркуша.
Он поднялся на веранду и вынес в сад бутылку водки. Хлеб и какие-то остатки еды лежали на столе под грушей. Федор налил себе чуть ли не полный стакан и жадно выпил, не закусывая, только вдохнул воздух, помотал головой и вытер губы. Гаркуша придвинул к нему хлеб. Федор отщипнул кусочек, пожевал и посмотрел на Гаркушу посветлевшими глазами.
— Хорошо, — сказал он, — все ничего, но ведь должны были сегодня выйти в эфир...
— Поедешь завтра в лес.
Федор вздохнул, но согласился:
— Да, другого выхода нет.
— На рассвете и двинешься.
Федор все же попытался открутиться:
— А если послать железнодорожника?
— Нет-нет, — возразил Гаркуша, — он к станции привязан, кто его отпустит?
— Мог бы что-нибудь придумать.
— Железнодорожника не будем трогать, — отрезал Гаркуша. — Основная информация идет от него, это первое. Во-вторых, он просто откажется... Обязанности четко распределены. За передачу информации отвечаем мы, значит, нам и морочиться с рацией. Железнодорожник подстрахует тебя на вокзале. Сегодня вечером я увижу его. А ты испугался?
Федор хмуро взглянул на него.
— Сегодня я выскользнул просто из их рук, — ответил он.
— Знаешь, снаряды в одну воронку не ложатся.
— Слыхал.
— Так поужинай и ложись. Выедешь в половине шестого, я тебя подниму.
18
— Ну, товарищи розыскники, выходит, проворонили шпиона, — хмуро сказал полковник Карий и посмотрел почему-то не на Толкунова, а на Бобренка.
Майор выдержал его взгляд, принимая часть вины на себя, и ответил коротко:
— Так уж случилось, товарищ полковник...
Конечно, у Карего были все основания сердиться и отчитывать их, но полковник славился тем, что никогда не только не кричал на подчиненных, но даже не повышал голоса. И сейчас он не изменил этой привычке. Говорил ровно, будто речь шла о совсем будничном деле:
— Шофера следует отдать под суд, а вам, майор Бобренок и капитан Толкунов, ставлю на вид... — Он сделал паузу, и Толкунов немедленно воспользовался ею:
— При чем тут майор? — возразил он. — Я отвечал за «мышеловку», с меня и спрашивайте.
— Машина требует ремонта, и шофер несколько раз заявлял мне об этом. — Бобренок не хотел уклоняться от ответственности.
— Тоже мне — рыцари... — сразу заметил это Карий. — Но ведь могли вчера взять шпиона, возможно, даже всю их группу.
— Относительно группы вряд ли, — не согласился Толкунов. — Видно, я в чем-то ошибся, и тот тип
