повсюду, по имени Тонгилий.
— Я знаю его. Он и у меня побывал. Кто еще?
— Самый главный после Катилины — Публий Корнелий Лентул Сура.
— Лентул? Лентул-«Ноги»? Не тот ли старый негодник?
— Тот самый.
— Да, Катилина выбрал довольно колоритную фигуру для своего окружения. Тебе знакома его история?
— Все из круга Катилины знают. И, как и ты, улыбаются при воспоминании о ней.
— Да, он умеет внушить очарование, не стану отрицать. Шесть-семь лет тому назад, как раз после того, как его выгнали из Сената, мне пришлось иметь с ним дело. Все вокруг кричали «подлец», но мне он не переставал нравиться. Мне кажется, что многие сенаторы тоже испытывали к нему симпатию, даже когда голосовали за исключение его из своих рядов. А кто-нибудь называет его «Ноги» в глаза?
— Только приятели-патриции.
«Сура» — это прозвище, означающее «икры ног», и было оно дано Лентулу во времена диктатора Суллы, когда он служил квестором. Тогда из его ведомства исчезла довольно крупная сумма денег, и Сенат вызвал его для разбирательства. Лентул вышел на помост и в довольно развязной манере заявил, что и не собирается предъявлять никаких оправданий (оправданий никаких и не было), он просто поднял ногу и похлопал себя по икре, как это часто делают мальчишки, когда, играя, пропускают мяч. Во времена диктатора растрата денег считалась всего лишь детской игрой, к тому же он был родственником Суллы. Прозвище закрепилось за ним.
Позже его привлекли к суду за одно должностное преступление, но оправдали с перевесом всего лишь в два голоса. Тогда он жаловался, что зря потратил часть денег для подкупа судей — хватило бы и одного голоса. Он действительно негодяй, как я и сказал, но не без чувства юмора.
Однако скандалы, связанные с его именем, не помешали ему добиться поста претора, а затем и консула; к несчастью, его выбрали в самое худшее время — шло восстание Спартака. Пострадал любой деятель, так или иначе связанный с властью; все принялись поносить друг друга, обвинять во всех грехах, и эта вакханалия продолжалась и после подавления восстания. Через год лишенного союзников и уязвимого для соперников Лентула исключили из Сената по обвинению в недостойном поведении. И на этот раз он показывал сенаторам не ногу, а склоненную голову, но удалился с таким же презрительным выражением на лице.
Лентул не пал духом. На его месте многие бы отчаялись, сломленные таким унижением, и удалились бы от дел, он же по новой начал политическую борьбу, с самого низа, как молодой человек. Год назад он был избран претором, через десять лет после первого своего назначения, а потом добился и восстановления в Сенате. Этому во многом способствовала его наглость, но у него имелись и положительные качества — старое патрицианское имя Корнелий, слава популиста, переданная ему по наследству его дедом, погибшим шестьдесят лет назад во время антигракхианских восстаний, брак с честолюбивой Юлией, родственницей Юлия Цезаря, с которой он воспитывал ее сына Марка Антония и, к тому же, умышленно ленивый, но на самом деле довольно действенный ораторский стиль, которому его чувство юмора придавало дополнительное очарование.
— Зачем же ему добиваться переворота? — спросил я. — Он ведь все-таки снова стал сенатором. Он даже может быть избран консулом.
— Но нет никаких надежд на успешный исход дела. Теперь в его речах меньше юмора и больше горечи и нетерпения. Таков человек, которому пришлось посреди жизненного пути начинать все сначала. И сейчас ему просто не терпится поскорее добраться до желанной цели.
— Цели?
— С недавних пор его характер немного изменился: он стал верить прорицателям. Говорят, что возле него постоянно вертятся какие-то предсказатели судьбы. И они вычитали прямо из книг Сивиллы, что троим из рода Корнелиев суждено править Римом. Двоих мы уже знаем — Цинна и Сулла. А кто будет третьим?
— Значит, эти предсказатели уверяют его в том, что ему суждено стать диктатором?
— Ничего удивительного. Да, они хитры, эти пророки. Ты же знаешь, что стихи Сивиллы представляют собой акростихи; читая первые буквы строк, можно разобрать спрятанные слова. И как ты думаешь, какое слово спрятано в тех стихах, о которых идет речь?
Я выпятил губы.
— Начинается наверняка с «эль»?
— Совершенно верно: «Л-Е-Н-Т-У-Л». И они, конечно, не сказали ему об этом напрямик, но сделали так, чтобы он сам прочел акростих, якобы случайно. Теперь on убежден, что боги предназначили его в правители Рима.
— Он с ума сошел, — сказал я. — Сейчас я понимаю, что ты говорил о всяких фантазиях среди этого круга людей. Да, человек, которого судьба довела до вершин власти, потом сбросила, а потом опять подняла, чувствует, что ему предназначена какая-то роль в жизни.
Я вытянул ноги и посмотрел вверх, на листву.
— Итак, значит, Лентул — те «ноги», на которых стоит Катилина?
Экон нахмурился.
— Одна из ног. Другая не такая крепкая.
— Заговор Катилины «хромает»? Прошу тебя, не надо больше загадок, связанных с телом человека!
— Есть еще один сенатор из рода Корнелиев, Гай Корнелий Кетег.
— Это не прозвище?
— Нет. Возможно, он еще слишком молод, чтобы ему давали прозвища. А то бы его прозвали «Горячая голова».
— Ты говоришь, «молод», но если он в Сенате, то ему должно быть не меньше тридцати двух.
— Едва ли. Он ведь знатный патриций, как Катилина и Лентул, у него есть возможности.
— Да уж, — сказал я, вспомнив, с каким выразительным достоинством вел себя Катилина. Ему не стоило никаких трудов сохранять уверенность в себе. «Новый человек», такой, как Цицерон, должно быть, смертельно завидует ему, ведь у него нет врожденной уверенности в своем превосходстве.
— Как и Лентул, Кетег из влиятельного рода, у которого есть связи повсюду. Но ему не хватает настойчивости Лентула, он молод, горяч, нетерпелив, говорят, даже склонен к насилию. Он не играет особой роли в Сенате, он не оратор — ему не терпится приняться за действие, слова только беспокоят его. У него, кстати, затруднения с ближайшими родственниками: в Сенате заседает и его старший брат, но он с ним даже не разговаривает. Говорят, что они не поделили наследство. Он считает, что его обманывают, и даже не столько семья, сколько Рок.
— Идеальный кандидат для революции. Если и не очарователен, то, по крайней мере, в своем уме.
— Тем не менее он убеждает некоторых. Он взывает к тем молодым людям из знатных семей, кто, как и он, ненавидит риторику, медленный ход политической жизни, кто чувствует себя обойденным оптиматом и у кого нет денег для карьеры, а добраться до власти тем не менее хочется.
Я подобрал веточку и принялся чертить на песке разные линии.
— Это самые главные заговорщики?
— Да. Лентул из-за своей настойчивости, а Кетег — из-за пыла и стремления победить.
— Это — «ноги», как ты выразился, — сказал я и начертил две линии. — А Катилина — голова. Но между головой и ногами должно быть тело. Не говоря уже о руках, пальцах, стопах…
— Мне казалось, что ты устал от метафор, связанных с организмом.
Я пожал плечами.
— Мне казалось, что я и слышать ни о ком не желаю, но тем не менее прошу тебя продолжать.
— Хорошо, тело — римский народ, конечно же. Если Катилина убедит его следовать за ним, если Лентул и Кетег помогут ему осуществить этот план, тогда тело и в самом деле найдется. А что касается рук — так это те, кто постоянно общается с Катилиной и его друзьями — сенаторы, всадники, люди, которые некогда были богачами и надеются стать ими опять, люди, которые и сейчас богаты, но надеются стать еще
