богаче; обычные рядовые граждане и свободные. Некоторых привлекает сама опасность предприятия, им скучно сидеть без дела, а иным нравится Катилина. Мне кажется, среди них есть и идеалисты, которым не терпится переделать мир. Им кажется, что они могут изменить положение дел.
— Экон, ты устал, как и твой отец, и заговариваешься. Они на самом деле могут изменить положение дел, только вот никто не знает, в худшую или лучшую сторону. Назови мне имена, Экон!
Он довольно долго всех их перечислял. Некоторые имена были мне знакомы, другие нет.
— Но ты ведь знаешь, кто такие Публий и Сервий Сулла?
— Внуки диктатора?
— Совершенно верно.
— Как низко падают высоко вознесшиеся, — сказал я, цитируя восточную поговорку Вифании.
— Связь с Суллой заходит довольно глубоко. Среди приверженцев Катилины сеть старые ветераны диктатора, поселившиеся в северных областях. Многие из них жалуются на тяжелые времена, их гнетет ярмо сельской жизни, так сказать, они вспоминают походы на Восток и участие в гражданских войнах. Когда-то перед ними склонялся весь мир, а теперь им самим приходится стоять по колено в грязи и навозе. Им кажется, что Рим не заплатил им как следует. Теперь же, когда их ставленник Катилина и во второй раз не прошел в консулы, они могут решиться на борьбу. В сараях они отыскивают старое оружие; чистят свои панцири и наколенники, затачивают мечи, прилаживают новые наконечники к копьям…
— Но разве могут старые ветераны причинить большой урон? Ведь их панцири покрылись ржавчиной, не говоря уже о жире, покрывшем животы. Когда-то у Суллы была лучшая армия, пусть так, но с тех пор его солдаты состарились и ослабли.
— Их военный предводитель — Гай Манлий, старый центурион. Он один из тех, к кому ездил Катилина в Фезулы. В течение многих лет он представляет интересы ветеранов. Манлий вел их голосовать в Рим, и он же удержал их от вооруженного выступления, когда Катилина проиграл. Кровопролитие тогда ни к чему бы не привело; Манлий позаботился о дисциплине в рядах. У него седые волосы, но, как говорят, здоровье у него отменное, плечи как у быка, а руками он сгибает стальную полоску. Он тренирует ветеранов и втайне собирает оружие.
— Манлий и в самом деле собирается возглавить поход?
— Заговорщики в Риме думают, что да, но, возможно, это всего лишь одно из их заблуждений.
— Но они могут быть и правы. Сулла на самом деле когда-то командовал сильнейшей армией. В молодости они побеждали и грабили; теперь же они станут сражаться за свои семьи в надежде на лучшую долю. А кто еще поддерживает Катилину?
— Есть и женщины, конечно.
— Женщины?
— Определенный круг в Риме — большинство из знатных семей, которым не терпится посекретничать. Враги Катилины говорят, что он сводник, предлагает им молодых красавцев в обмен на драгоценности или на секретные сведения об их мужьях. Но мне кажется, что многие из этих женщин — образованные, богатые, ухоженные — мечтают о власти не меньше, чем мужчины, и им прекрасно известно, что обычным путем им никогда ее не добиться. Кто знает, чего им наобещал Катилина?
— Политики без будущего, солдаты без армии, женщины без власти, — сказал я. — А кто еще поддерживает Катилину?
Экон замялся.
— Есть кое-какие слухи, толки, намеки, что в предприятие вовлечены люди и повлиятсльнее Лентула с Кетегом, даже более влиятельные, чем сам Катилина.
— Ты имеешь в виду Красса?
— Да.
— И Цезаря?
— Да, но, как я уже сказал, у меня нет доказательств. Хотя заговорщики надеются, что оба поддержат Катилину, когда он примется за дело.
Я покачал головой.
— Поверь мне, Красс в меньшей степени, чем кто-либо, надеется добиться выгоды от переворота. Цезарю он мог бы послужить лишь для достижения своих целей. Но если они участвуют в этом или просто поддерживают Катилину из тактических соображений…
— То представления о размахе меняются.
— Да, как оптическая иллюзия — низкий холм с белыми цветами превращается в высокую гору со снежной вершиной. Неудивительно, что Цицерон так беспокоится и расхаживает по городу с охраной, рассылая повсюду своих шпионов.
— Цицерону всегда известно, что творится в городе. Известно абсолютно все. Говорят, что врасплох консула не застанешь; будь то стычка в театре или драка на рынке. У него страсть собирать сведения.
— Или даже одержимость. Качество, присущее «новому человеку», ведь знати незачем проявлять бдительность для сохранения своего положения. И подумать только — началось все с меня, когда я расследовал дело Секста Росция и привлек к своей особе внимание молодого адвоката с никому не известным именем. А теперь и ты попался, — заметил я иронически. — А кто еще?
— Цицерон хитер и не желает, чтобы агенты знали друг о друге. Поскольку я обо всем докладываю Марку Целию, то только о нем мне известно наверняка…
— Если он действительно тот, за кого себя выдает.
— Мне кажется, что это правда, если только он не умнее Цицерона и Катилины, взятых вместе. Тогда Целий может быть только богом, спустившимся с небес, чтобы ввергнуть нас, смертных, в пучину бедствий.
— Даже и это меня вряд ли удивит. И вообще — все это грязно и недостойно. Хоть бы одно честное убийство за все это время.
— В такие уж времена мы живем, папа.
— Если уж мы заговорили о времени — когда нам ожидать решительных действий?
Трудно ответить. Заговор пока что слегка тушится, как похлебка на медленном огне. Катилина проявляет осторожность. Цицерон тянет время и ждет, когда его враги проявят оплошность, чтобы обвинить их наверняка. А тем временем Марк Целий сказал, что ты согласился, чтобы Катилина приехал к тебе еще раз.
— Я не давал согласия.
— Ты отказал Цицерону, когда он приходил к тебе в городе?
— И очень даже многословно.
— Для Цицерона все, что не прямое «нет», значит «да», и даже «нет» во многих случаях означает «может быть». Он, должно быть, не понял тебя. Целий просто уверен, что ты согласен продолжить свою работу. Папа, сделай то, что Цицерон просит от тебя. Катилина может и не вернуться. А если и приедет, ты просто предоставишь ему кров, и все. Это ведь очень скромная просьба. Я даже не прошу тебя примкнуть к кому-либо. Я пока что связан с Цицероном, и ты поступи так же, хотя бы прояви пассивную поддержку. В конце концов, всем нам будет от этого лучше.
— Я удивляюсь, Экон, что ты советуешь подвергнуть всю мою семью опасности только из-за какого- то неуверенного обещания, что нам потом — когда-то — станет лучше.
— Будущее уже решено. Ты ведь сам сказал, что не избавишься от опасности в любом случае, даже если прекратишь поиски истицы, отвернешься от всех дел.
— При чем тут истина? Или справедливость? Где их найти в таком беспорядке? И как их распознать, даже если мне удастся их найти?
На этот вопрос у него не нашлось ответа, и даже возможности такой не представилось, поскольку в это время к нам подошел странно одетый посетитель. Мы оба обменялись удивленными взглядами.
— Клянусь Геркулесом, что за… — начал я, но Экон откинулся назад и засмеялся.
По травянистому склону к нам спускалась Диана, высоко подняв подбородок, с таким напыщенным видом, до которого далеко даже Цицерону. Но ее высокомерие расстроило несколько неудачных шагов — сандалии были слишком велики для ее маленьких ножек. Она взяла покрывало со своей постели и обмоталась им наподобие тоги.
— Сегодня мой день рождения! — заявила она. — Теперь моя очередь надеть тогу и совершить
