— Благодарю вас Я думаю, ничего не понадобится. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, монсеньёр.
Оставшись один, Фавр наполнил рюмку, отпил немного, открыл портфель и вынул пачку бумаг. Это были важные протоколы заседаний французского правительства, французские условия мира, документы, где были определены границы уступок, на которые он имел право пойти во время переговоров. В десятый раз Фавр пробежал бумаги, хотя знал все почти наизусть. В одиннадцать часов он сложил бумаги в портфель, запер его в секретер, опустил ключ в карман, зевнул, потянулся и отправился спать. Он проснулся от шума штор. В окно смотрело полуденное солнце. Слегка встревоженный Фавр вскочил с кровати.
— На какое время назначена конференция? — требовательно спросил он камердинера, который только что поднял шторы.
— Его превосходительство шлет свои приветствия монсеньёру, но неотложные дела не позволяют ему встретиться с вами сегодня. Конференция откладывается до завтра.
— Неотложные дела? Но что может быть более неотложным? — удивился Фавр.
Но ему пришлось согласиться еще на двадцать четыре часа безделья. К счастью, после последних утомительных недель это его совсем не огорчило.
Камердинер обслуживал француза так же безупречно, как и вчера. Под глазами у него были темные тени, как будто он совсем не спал. Но если это так и было, бессонница совершенно не отразилась на его услужливости. На следующее утро камердинер разбудил французского делегата в девять часов:
— Его превосходительство просит вас встретиться с ним в одиннадцать часов.
Сегодня Олендорф выглядел еще более утомленным.
Ровно в одиннадцать чрезвычайный и полномочный представитель Франции вошел в конференц-зал и очутился лицом к лицу с самым большим врагом своей страны.
— Прошу садиться, монсеньёр Фавр, — пригласил Бисмарк.
Фавр сел, положив на стол перед собой портфель, и открыл его. Но прежде чем он вынул бумаги, прусский канцлер начал говорить. Слушая его, Фавр с каждой минутой испытывал все большее изумление. Бисмарк, очевидно, знал все, что обсуждали между собой французские государственные деятели!
Ни дискуссия, ни переговоры не состоялись. Да и какие переговоры мог вести Фавр, когда Бисмарк наперед знал каждый его шаг. Фавр подписался под предложенными ему условиями и выехал в Париж смущенный настолько, что переплатил камердинеру чаевые.
В Париже Фавр доложил о случившемся своим коллегам, которые разделили его удивление. Ни Фавр, ни его коллеги и никто другой, за исключением «камердинера» и Бисмарка, никогда не узнали бы о том, что произошло в Версале, если бы много лет спустя «камердинер» не написал мемуары.
Вспоминая об этом эпизоде, Штибер писал: «Я часто думаю о том, как бы реагировал Фавр на сообщение, что камердинер, который помогал ему мыться, подавал обед, был не кто иной, как я, Вильгельм Штибер, — министр полиции и начальник разведки.
Выйдя за полотенцами, я подошел к секретеру, куда, как я видел, Фавр положил свой портфель. В то время секретер не был заперт. Я быстро просмотрел бумаги и убедился в их огромной важности. Затем, когда Фавр заснул, я открыл секретер запасным ключом и начал переписывать все находящиеся в портфеле документы.
К рассвету я успел переписать только две трети бумаг. Я поспешил к канцлеру, взяв с собой сделанные мною копии, и устно передал содержание оставшихся документов. Князь Бисмарк, решив, что он должен знать все, отложил встречу еще на день. Я должен был закончить работу в течение следующей ночи.
Вторую ночь я проработал до половины пятого. Зато к началу встречи с французом канцлер прочитал и изучил все его документы.
Помню, как, стоя на лестнице, я наблюдал за экипажем, увозившим Фавра в Париж. Я не в силах был сдержать улыбку, бренча монетами, которые француз перед отъездом сунул мне в руку».
Среди пленных, захваченных пруссаками, был некий генерал де Сиссэ. Бездарный военачальник де Сиссэ был подвижным деятельным человеком и с трудом переносил монотонный режим, созданный для пленных. Как и большинство кадровых военнослужащих, он не мог похвастаться солидными источниками дохода, но, подобно многим своим соотечественникам, питал слабость к прекрасному полу.
По существующим тогда порядкам условия заключения для военнопленных, особенно для высокопоставленных лиц, были намного мягче предусмотренных в настоящее время Женевской конвенцией. А к пленным, которые давали обещание, что не сбегут, не применялся далее этот режим. Дав такое обещание, пленный получал некоторые привилегии. Генерал де Сиссэ, поручившись своим словом, что не станет совершать попытку к бегству, получил некоторую свободу передвижения по Гамбургу, где находился в заключении. В поисках приключений он познакомился с красивой молодой немецкой аристократкой баронессой фон Каулла. Их знакомство перешло в близкие отношения, и оба были вполне довольны этим.
Когда срок плена кончился и генерал мог отправляться во Францию, он подумал, что никогда не сможет расстаться с баронессой Каулла. Патриотизм, однако, одержал верх над любовью. Во Франции генерал был назначен военным министром.
К 1875 году у французов уже созрела мысль о реванше, чтобы отомстить ненавистным пруссакам. Вооруженные силы Франции реорганизовывались. Генеральный штаб разрабатывал план предстоящей кампании.
Однажды на исходе долгого дня, полного треволнений, связанных с подготовкой к реваншу, его превосходительство покинул военное министерство и вышел на улицу. К министру подбежал мальчик и, убедившись, что это генерал де Сиссэ, сунул ему конверт и скрылся в темноте.
Заинтригованный генерал де Сиссэ возвратился в вестибюль министерства, где при свете ламп можно было прочесть послание. Торопливо вскрыл конверт, достал из него лист бумаги и, с трудом понимая смысл написанного, прочитал, что баронесса Каулла приехала в Париж и ожидает его в отеле «Этуаль». Он немедленно отправился туда. Их связь возобновилась.
Мадам Каулла обзавелась квартирой и наняла слуг. Генерал не имел других доходов, кроме жалованья. Но баронесса не позволила ему сокрушаться из-за этого. Обладая состоянием, она, казалось, готова была потратить последнее су, только бы ничто не омрачало их любовь.
Каждый вечер генерал спешил к баронессе. В те дни он был поглощен разработкой планов подготовки войны с пруссаками и часто вставал в тупик, не находя решения той или иной проблемы.
Мадам Каулла неизменно радостно встречала генерала. Она помогала ему раздеться и заботливо укладывала на диван. Потом наливала два бокала шампанского, садилась на краешек дивана и гладила своей нежной рукой разгоряченную голову любовника. Расчувствовавшийся министр посвящал ее в свои служебные дела.
При реорганизации французских вооруженных сил особое внимание уделялось секретной службе. Французская разведка и контрразведка находились когда-то в числе самых преуспевающих секретных служб Европы. Но после больших высот, на которые их поднял при Наполеоне I искусный шпион Шульмейстер, они пришли в упадок, подобно многим другим учреждениям империи.
Через несколько месяцев идиллии генерала и баронессы был положен конец вмешательством беспощадно прозаического Второго бюро[16]. Оно установило, что Штибер знал о гамбургской связи де Сиссэ. После того как генерал возвратился во Францию и был назначен на высокий пост, Штибер стал угрожать баронессе ужасными карами, которые падут на ее семью, если она не поедет в Париж и не возобновит связь с бывшим любовником.
Вероятно, это единственный случай, когда умение Штибера распознавать характеры изменило ему. Штиберу вовсе не нужно было прибегать к угрозам. Баронесса и так была готова выполнить его требование, так как знакомство с де Сиссэ доставляло ей удовольствие. Довольный такой уступчивостью, Штибер, который, впрочем, никогда не скупился со своими агентами, превзошел себя в вознаграждении, выданном баронессе.
Так мадам Каулла очутилась в Париже, и прежде чем Второе бюро выслало ее, она представила Штиберу такие полные сведения о французских планах и намерениях, что французам пришлось отказаться от мысли о реванше.
