годовой план строительства.
Наши передовики-стахановцы Бодрющенко и Байбаков первыми ответили на призыв и обязуются ежедневно выполнять три нормы по кладке огнеупорного кирпича. За успешное выполнение своего задания они награждаются передовым красным знаменем строительства. Товарищи Байбаков и Бодрющенко, примите знамя!
Ирина вкратце передает инженерам содержание речи.
Бодрющенко и Байбаков проталкиваются вперед и смущенно берут кумачевый флажек.
Мак Рэд фотографирует торжественный момент.
Гудок объявляет конец обеденного перерыва. Митинг расходится. Захар Кузьмич иронизирует:
— Опять без баланды[7] остались…
— Молчи! Можно и от митинга быть сытым, — отвечает ему Макар Ильич.
Стахановцы в изорванной и замусоленной спецодежде несут красный флажок и укрепляют его на доменной печи.
Проходящие рабочие бросают иронические реплики.
— Бодрющенко и Байбаков заработали!
— Дурак и красному рад!
— Потише. Не то услышит сексот[8]… будет тебе за священный красный цвет, — произносит пожилой степенный рабочий.
С лица стахановца катится пот. Его быстрые движения напоминают потерявшую управление машину. Поймав налету брошенный кирпич, он быстро смазывает раствором и молниеносно кладет один за другим.
— Ну, как, товарищи стахановцы? Работа спорится? Сколько норм выполнили? — спрашивает Коробов.
— Да около грех, товарищ секретарь! — отвечает Бодрющенко.
— Поднажмите, товарищи! До вечера еще нужно четвертую норму дать. Ваши портреты уже заказаны… Если сегодня выполните четыреста процентов — получите всесоюзную известность.
— Поднатужимся, товарищ Коробов!… Только вы нам записочку в закрытый распределитель устроили бы. Штаны купить не мешало бы… исхудились дюже, — и стахановец показывает голое тело, просвечивающее сквозь многочисленные дыры.
— Выполните задание, а уж о штанах я лично позабочусь, Не сдавайте темпы… На вас сейчас обращены взоры всего завода. До свиданья!
— До свиданья, товарищ секретарь!
— Ну, как ты думаешь. Штаны мы теперь купим? — спрашивает Байбаков, глядя вслед уходящему Коробову.
— Обещал пан дать кожух, но только слово его было теплое, — иронически отвечает народной пословицей, флегматичный украинец Бодрющенко.
— Где здесь домна номер три? — спрашивает бегущий фоторепортер товарищ Кислов.
— Вон там… где красное знамя, — отвечает встречный рабочий.
— Товарищи Бодрющенко и Байбаков! Я по поручению партийного комитета, нашей заводской и центральной печати. Разрешите вас увековечить на фото.
— Что ж… это можно! — отвечает чумазый Бодрющенко, вылезая из отверстия печи. Однако непрезентабельный вид героев социалистического труда не удовлетворяет эстетических требований фоторепортера. Он недовольно бормочет:
— Это совершенно не фотогенично!
Однако фоторепортер долго не раздумывая, применяет испытанное средство и снимает свой пиджак.
— Одевайтесь! — приказывает он Байбакову.
Установив стахановца на фоне высящихся доменных печей, репортер режиссирует:
— Теперь сделайте веселое лицо.
Но на угрюмом и грубом лице Байбакова никак не получается хорошая мина.
— Ну, разве можно так… Неужели вы не можете улыбнуться?
Но для стахановца это оказывается труднее, чем выполнить четыре нормы: его лицо от напряжения становится»кирпично-красным.
— Снимаю. Делайте веселое лицо… Жить стало лучше, жить стало веселей…
Бодрющенко заливается неудержимым саркастическим смехом.
— Прекрасно. Готово. Благодарю вас… Теперь позвольте мой костюм.
Рабочий нехотя снимает костюм репортера.
— Хороший пиджак…
— Видать из экспортного материала!
— Известное дело. Они там ближе к власти… А тут четыре нормы давай… — чешет за ухом Бодрющенко, глядя вслед удаляющемуся репортеру.
— Давай и давай!
На строительство домны номер три совершает паломничество начальник строительства, иностранные консультанты, Шахматов и Ирина.
— Здравствуйте, товарищи! Ну, как идет футеровка?
— Хорошо, товарищ главный инженер, Третью норму кончаем, — фамильярно отвечает Бодрющенко.
Шахматов взглянув на работу морщится. Проверив по отвесу он видит; что облицовка печи из огнеупорного кирпича совершенно волнистая и обращает внимание Шеболдаева и Мак Рэда.
— Кладка имеет погиб и совершенно не годится… Она грозит аварией всей печи, — заявляет Мак Рэд.
— Разобрать! — приказывает Шеболдаев.
— Да и впрямь нагородили… — соглашается Байбаков, почесывая затылок.
— Что же вы, товарищи стахановцы, погнавшись за
тремя нормами забыли, о качестве? — Укоряет Шахматов.
Шеболдаев прочтя аншлаг возмущается.
— Товарищ Коробов! Бодрющенко и Байбаков — бракоделы! Они испортили драгоценные магнезитовые плитки.
— Не может быть!?
— Только что комиссия экспертов в моем присутствии установила это, — показывает Шеболдаев в сторону трех инженеров.
— Ах, вот что! Комиссия! Вы знаете, что срываете с таким трудом организованное стахановское движение…
— Мы только что были на домне номер три и смотрели их работу в присутствии начальника строительства и иностранных консультантов. Совершенно недопустимая футеровка грозит аварией всей печи и принята быть не может ни в коем случае, — хладнокровно и обстоятельно объясняет Шахматов.
— Ах, так! Мы будем говорить в партийном комитете! — вскрикивает Коробов, обращаясь к Шеболдаеву, одновременно бросая уничтожающий взгляд на Шахматова.
Американские инженеры подойдя к портретам, рассматривают их. Мак Рэд прислушивается к все нарастающему спору между руководством строительства.
— Что за спор? Насколько мы понимаем они разговаривают о рабочих, которые испортили печь… Нет, мы ничего не можем понять… — произносит Мак Рэд.
— И ничего не поймете, — махнув рукой соглашается Ирина.
