и наследнику О'Рафферти всего два месяца. У Фицджеральдов и Линчей все взрослые. Остаются две мисс Райанс, у которых нет никого, кроме собак, Элис Дочерти, которой, может быть, нужен конюх, но никак не сиделка, а о старом генерале Салливане не может быть и речи. — Во время этой тирады Дафф поднялся из-за стола, собрал тарелки и поставил их на пол, чтобы собаки могли слизать остатки еды. — И мыть не надо, — весело сказал он, заметив, что она смотрит неодобрительно. — Рук на кухне не хватает. Ну, мисс Харриет, какие у вас альтернативы, коли чудесное наследство уже потрачено, а сесть на поезд в кредит невозможно даже в Ирландии?
Она поднялась и предприняла последнюю попытку:
— Вы могли бы одолжить мне денег на дорогу, если захотели бы, мистер Лоннеган, — натянуто проговорила она и тут же залилась краской от такой дерзости. По принципам Матроны, брать деньги у незнакомца непозволительно, а ожидать благотворительности, когда и так уже для тебя немало сделано, — и вовсе свинство.
Как бы он ни расценил ее замешательство, в его планы явно не входило упрощать положение.
— Что, если я не захочу? Мне казалось, что я вполне ясно дал понять, что Нони — не единственная причина моего предложения, как бы странно это ни выглядело.
— Еще бы не странно! Кто слышал предложение более… более безумное?!
— Ну, на сегодня достаточно споров, пора мне вспомнить обязанности гостеприимного хозяина. Пойдем на террасу и насладимся видом, а ты расскажешь мне о приюте, который не очень-то хорошо готовит воспитанниц к трудностям и разочарованиям взрослой жизни. Годится?
День прошел очень приятно, и Харриет неожиданно для себя открыла, что этот мужчина с одинаковой легкостью мог как поставить человека на место, так и создать непринужденную атмосферу. Он также оказался прекрасным слушателем, и, хотя девушка была не из болтливых, она вскоре совершенно забыла, что знакомы они всего каких-нибудь сорок восемь часов.
— Ты знаешь, кто твои родители? — праздно спросил Дафф и был поражен и озадачен, когда услышал, что Харриет никогда не интересовалась этим.
— Лучше уж не знать, чем разочаровываться или придумывать что-то. Вполне могло не оказаться никаких записей обо мне, — просто объяснила она, и глаза ее погрустнели.
— Да, понимаю. А ты придумывала для себя своих родителей, Харриет?
— Нет, не родителей. Иногда я мечтала о благотворителе, который удочерит меня, а может, даже женится на мне, как в той старой книжке «Длинноногий дядюшка».
— Ну вот, такой шанс и выпал — хватайся за него обеими руками! — снова сыронизировал Дафф, не в силах противостоять искушению.
— Думаю, слово «благотворительность» вам не подходит, мистер Лоннеган. Кроме того, у вас на уме точно не удочерение, — серьезно возразила девушка.
Дафф поднялся.
— Возможно, ты права. Одной дочери вполне достаточно, благодарю! Лучше вернуться в дом, холодает.
Предоставленная сама себе, Харриет решила еще раз обследовать комнаты, которые они посетили утром. Она виновато вздрогнула, когда Джимси застал ее за тем, что она пыталась выяснить, что же скрывает кусок ткани, занавешивающий мольберт.
— Я нести лампу в гнездышко, где сам сказал вы, должно быть, отдыхать, — сказал он с явным неудовольствием. — Зачем бродить на своей больной ноге среди хлама? Эти комнаты не в использовании. Вся эта рухлядь лежать здесь с тех времен, когда я появляться в замке мальчишкой. В тот времена много быть слуг, и они убирали и чистили эти штучки, и хозяйка, она все время брала барахло у коробейников. Как сорока, право дело.
— Жена мистера Лоннегана? Это ее портрет? — У Харриет потеплело на сердце при мысли о женщине, которая имела склонность к бесцельным покупкам, невзирая на их ценность.
— Его мамочка, не жена, юная мисс, и портретка не ее, — ответствовал Джимси. — Последней молодой хозяйке начихать было на замок. Бедняжка, она оставлять свое сердце в Дублин, там ей и надо было жить.
При взгляде на старого слугу у Харриет по спине побежал холодок дурного предчувствия.
— Какая она была? И как она умерла?
— Мисс Китти, она что ли? Она была как ребенок, которого отнимать от мамочки, и она чахнуть без света и радости, которого они лишать ее. Она помереть при родах, упокой Господи душу ее!
Джимси стоял с лампой в руке, похоже, он уже позабыл про Харриет, погрузившись в грустные воспоминания. Харриет вздохнула:
— Ох как грустно… грустно быть несчастной в таком чудесном месте, но еще грустнее умереть как раз в тот момент, когда ребенок мог все изменить.
— Она никогда не желать ребенок. Мистер Дафф тоже думать, что крошка отрывать ее от мрачных мыслей и постоянного рисования. Она закрываться в этой комнате и делать картинки здесь, только ее она признавать своей. Но ожидание и медленные изменения в ее теле сделать ее раздражительной, она кукситься при его виде и настраиваться против него.
— Бедняга… наверное, он винил себя.
— Так и было, но это не быть его вина. Он никогда не понимать мисс Китти с ее страстью к танцам и платьям. Лоннеганы не такие. Но он воспринять это очень тяжело, корить себя, что хотел ребенка от нее и не желал слушать бедняжку.
— А где сейчас малышка? — полюбопытствовала Харриет, так как в доме не было никаких следов присутствия ребенка.
— В школе в Нокферри. Компания тут не для детей, так что это лучше всего.
— Должно быть, в каникулы ей тут одиноко.
— Она привыкла, бедняжка, ничего другого не знать. Это была ошибка, закрывать замок, мне кажется, но он сперва не мог выносить это место, поехал объезжать дальний страны, пил и играл в азартный игры, куролесить с барышня тоже, если пошел в свой дед.
Старик хитро усмехнулся, и Харриет вспыхнула, подозревая, что он подумывает, не практикует ли хозяин свои таланты на гостье.
— Ну ладно… оставлю вам лампу, если хотите побыть тут еще, а в гнездышко принесу другую. — Он поставил лампу на стол и зашаркал прочь.
Дав волю своему любопытству, Харриет бродила по комнате в поисках каких-нибудь личных вещей, которые могли бы рассказать ей о вкусах бывшей хозяйки, но таких нашлось немного. На полке пылились книги, в маленьком комоде обнаружились безделушки да несколько, наверное, непонравившихся подарков, на некоторых все еще были рождественские ярлычки и стояла подпись «Сэм». На книгах была та же подпись, — это были дорогие издания с репродукциями великих произведений искусства, жизнеописаниями художников и иногда со стихами. На некоторых титульных листах стояло: «Сэм, с любовью», была еще и такая надпись: «В память о незабываемой ночи в Дублине».
Что это за Сэм такой? — сердито подумала Харриет, закрывая последнюю книгу с непонятным чувством отвращения. И ей вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на портрет. Она быстрым, чуть вороватым движением сдернула драпировку, и взору ее предстало лицо молодой женщины, светящееся жизнью и какой-то странной дразнящей красотой. Лицо это подтверждало воспоминания Джимси о девушке, которая любила танцы и платья и находила удовольствие в безобидных развлечениях. Но что-то в нем было такое, от чего с трудом верилось в то, что она зачахла.
Харриет внезапно вздрогнула и задернула драпировку, когда дверь неожиданно открылась. На пороге стоял хозяин дома, глядя на гостью немного зловеще.
— Какого черта ты делаешь в этой холодной комнате? Тебе следует дать своей больной ноге отдохнуть у огня, — сказал он, и Харриет быстренько отошла от мольберта.
— Просто хотела побродить здесь снова в поисках сокровищ. Надеюсь, вы не против, — извиняющимся тоном пробормотала она.
— Почему я должен быть против? Но сокровищ тут маловато. По большей части бесполезные вещи, накопившиеся годами.
— Вот и Джимси так говорит.
