трудное.
Мэгги слегка улыбнулась.
— А ты совсем не дура, — покачала головой Бруки. — Да я и сама бы так думала, если бы у меня были приливы и нарушения циклов.
— Но люди будут говорить…
— Насрать на людей. Пусть болтают, что хотят. Те, кто понимает, будут снисходительны к тебе.
— Бруки, посмотри на меня. Мне сорок лет, и ребенок незаконный. Нельзя беременеть в моем возрасте. Я слишком стара, чтобы быть матерью. Есть риск, что родится дефективный ребенок. Что, если...
— Да брось ты. Посмотри на Бэт Мидлер и Глен Клос — у обеих первый ребенок появился после сорока — и никаких проблем.
Решительная поддержка Бруки сыграла свою роль. Мэгги приподняла голову и спросила:
— Да?
— Да. Знаешь, что будет? Самые нормальные роды. Тебе нужна помощь? Я давно стала специалистом по этим вопросам.
— Спасибо за предложение, но папа уже собирается это сделать.
— Твой папа!
Мэгги улыбнулась:
— Мой милый папочка.
— Хорошо, молодец. Ну если произойдет что-нибудь непредвиденное, и он не сможет помочь, сразу зови меня.
— О, Бруки, — сказала Мэгги грустно, но уже с надеждой. Самое худшее миновало. Буря улеглась. — Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Именно эти слова исцелили Мэгги. Вернули ей самоуважение и позволили увидеть происходящее не в таком мрачном свете. Они сидели за кухонным столом, положив локти на столешницу с громоздившейся посудой, ложками, вилками — результат нервной деятельности Мэгги, и она спокойно сказала:
— А ведь мы никогда не говорили этого друг другу.
— Пожалуй, ты права.
— Ты думаешь, нужно повзрослеть, чтобы спокойно говорить такие слова?
— Может, и так. Надо ведь еще додуматься до того, что лучше сказать, чем промолчать.
Они улыбнулись, понимая, как в этот момент близки друг другу.
— Знаешь, Бруки. — Мэгги крутила в руках стакан и, казалось, изучала охлажденный льдом чай. — Моя мать никогда не говорила мне ничего подобного.
— О, дорогая! — Бруки взяла ее руку.
Подняв озабоченный взгляд на подругу, Мэгги позволила себе поддаться той пугающей пустоте, которая осталась в ее душе после разговора с Верой. Ее воспитывали истовой христианкой. Все, начиная с коммерческих телепрограмм и кончая картинками на поздравительных открытках, вдалбливали одно: нелюбовь к родителям — тяжкий грех.
— Бруки, — сказала она торжественно, — я хочу кое в чем тебе признаться.
— Твоя тайна — моя тайна.
— Я думаю, что не люблю свою мать.
Твердый взгляд Бруки встретил печальный взор подруги. Бруки, успокаивая, взяла Мэгги за руку.
— Вопреки твоим ожиданиям, это меня не пугает.
— Я должна была бы мучиться совестью по этому поводу...
— А что такого сверхценного в чувстве вины, и почему мы должны мучиться в такие ответственные моменты, как этот?
— Но я очень старалась любить ее, а в ответ — ничего, абсолютно ничего. Я знаю, что так думать слишком эгоистично. Любовь не строится на расчете: ты мне — я тебе.
— И где же ты об этом вычитала? На поздравительной открытке?
— Ты не считаешь меня выродком?
— Мое отношение к тебе ты давно знаешь, а сейчас я считаю тебя очень сильно обиженным человеком.
— Так и есть. О, Бруки, именно так. Ведь это мать должна сейчас держать меня за руку и утешать, а не ты. Разве я не права? Я имею в виду... если бы Кейти забеременела, то я никогда не отвернулась бы от нее. Я бы сразу бросилась к ней и постаралась скрыть свое разочарование, потому что за последние пару лет многое поняла. В частности, я поняла, что даже очень любящие люди порой разочаровывают друг друга.
— А вот теперь ты говоришь разумные слова. Я тоже так думаю. Это очень похоже на правду.
— Когда я переезжала сюда, то надеялась, что у меня появился шанс наладить отношения с матерью, сделав их если и не сердечными, то, по крайней мере, приемлемыми. У меня всегда было ощущение, что она еле терпит меня, а теперь... что ж, теперь она ясно дала понять, что ничего доброго от нее ждать не приходится. Бруки, мне даже жалко ее, она такая холодная, такая... закрытая для всего, связанного с вниманием и заботой. Я очень боюсь, что Кейти станет ее копией.
Отпустив руку Мэгги, Бруки налила им по новой чашке чая.
— Кейти еще слишком молода и впечатлительна, а судя по тому, что я видела (как она общается с Тоддом), о ее холодности можешь не беспокоиться.
— В этом смысле, да. — Мэгги размазывала по столу мокрое пятно от стакана. — И это еще одна тема, которую я хотела обсудить с тобой. Она... ну, я думаю, они...
Взглянув на Бруки, Мэгги увидела, что та усмехается.
— Ты хочешь сказать, они находятся в интимных отношениях?
— Ты тоже это заметила?
— Все, что мне надо было замечать, это время, когда он возвращается по ночам, и как он пожирает свои завтраки, чтобы вырваться к вам и встретиться с нею.
— Все получается так неловко. Я... — И снова Мэгги запнулась, не находя подходящих случаю приличных слов.
Бруки снова пришла ей на помощь.
— Ты не знаешь, как предупредить свою дочь о мерах предосторожности, когда сама оплошала и неожиданно для себя забеременела?
Мэгги грустно и виновато улыбнулась в ответ.
— Именно так. Я могла только молча наблюдать, не смея ничего сказать ей — все выглядело бы слишком фальшиво.
— Можешь не беспокоиться. Я и Джинни переговорили с Тоддом.
— Вы предупредили его? — Глаза Мэгги расширились от изумления.
— Это Джинни. У меня с ним уговор: с девочками беседую я, а он — с мальчиками.
— И что ответил Тодд?
Бруки безразлично отмахнулась:
— Он сказал: «Не беспокойся, все будет о'кей, па».
Лица обеих женщин просветлели, и они засмеялись. Они попивали чай, беседуя о родительских заботах вперемешку с воспоминаниями о своих сексуальных отношениях. Наконец Мэгги сказала:
— Но сейчас ведь все переменилось, правда? Разве мы могли себе представить, что будем вот так сидеть и спокойно обсуждать сексуальную жизнь своих детей, как, например, способы выращивания овощей.
— Ну, а какое право мы имеем их поучать? Это мы-то, которые сделали свое первое открытие на одной и той же лодке?
— Мы? Ты имеешь в виду себя с Арни?
— Да я и Арни тоже.
Их глаза встретились, и подруги вспомнили день, когда они, молодые и пылкие, оказались на борту «Мэри Диар» и каждая из них решилась на поступок, ставший краеугольным камнем всей их дальнейшей
