CУДЬБОНОСНЫЙ ПРОЦЕСС (Синявского и Даниэля)

   Когда в результате сложного обмена в 1965-м году нам c Ниной досталась комната в большой коммунальной квартире старинного дома в Хлебном переулке Москвы, мы не подозревали, что это Судьба втягивает нас в будущую драму, в которой близкое соседство квартиры Андрея и Майи Синявских, Центрального Дома Литераторов и здания Верховного Суда РСФСР cыграют первостепенную роль.

   Может показаться странным, что для первого осознанного протеста властям в 60-х годах в СССР людей сплотили не бесконечные очереди в магазинах и нехватки самого насущного, не тотальное регламентирование и ежедневный мелочный надзор. Наконец, и не 'граница на замке'. Первый открытый протест прозвучал в ответ на судебный процесс двух писателей, А.Синявского и Ю.Даниэля, напечатавших свои повести за границей в стремлении избежать всеобщей обязательной цензуры.

   Я уверен, что анализу этого уникального явления еще будет посвящена не одна докторская диссертация по истории и социологии в будущей России. Поэтому мне кажется важным не столько объяснить что-нибудь в этой истории, сколько сообщить реальные детали ее, которые с фантастической скоростью уже покрываются слоем мистификаций, производимых общественным сознанием, склонным скорее к мифам, чем к фактической истории.

   Однако, прозрачной до конца эта история все равно не станет, как и многие исторические сюжеты, вроде убийства президента Кеннеди, включающие всем известные факты наряду с глубоко запрятанными деталями, известными, по-видимому, только cекретным службам.

   Во первых, писателей, тайно печатавшихся за границей и передававших свои произведения через дочку французского атташе Э.Замойскую (Пельтье), было не двое, а трое - А.Синявский, Ю.Даниэль и Н. Ремезов. Почему этот третий, служивший библиотекарем в Библиотеке Иностранной Литературы в Москве, так и не попал на скамью подсудимых, и даже до сeго дня нигде и никогда не упоминался, остается тайной и сегодня. Тем более, что повести первых двух авторов были талантливой художественной прозой, и следствию потом стоило немалого труда привести убедительные 'доказательства' ее якобы 'подрывного' характера, а писания Ремезова (псевдоним - Иванов) были, напротив, примитивными политическими фельетонами, довольно топорно высмеивающими советскую систему и саму идею коммунизма, и несомненно подходящими под скучное определение 'антисоветской пропаганды'. Во всяком случае должно быть достаточно ясно, что содержание вменяемой литературы не сыграло никакой роли в судьбах фигурантов этого события.

   Во вторых, следствие по этому делу велось несколько месяцев, допрошены были десятки людей, но в ходе суда выяснилось, что у обвинения, кроме самих текстов и признаний обвиняемых, ничего нет. Суд несколько дней занимался произвольным толкованием и клеймением этих, ускользающе неоднозначных, иронических текстов, громогласно ужасаясь их кощунственному цинизму, но так нигде и не сумев обнаружить что-нибудь похожее на политическую конспирацию.

   В третьих, власти сами подтолкнули своих граждан к активности, впервые начав открыто публиковать в газетах сведения об обвиняемых и их мнимых преступлениях, придав таким образом легальный статус открытому обсуждению. Официальные журналисты, описывая ужасающий цинизм и преступный образ мысли двух коллег, исходили из, установившейся за десятки предыдущих лет, презумпции 'всенародного согласия' и с горячностью призывали читателей разделить их точку зрения.

   Но, после Хрущевских разоблачений 'культа личности', и особенно сразу после неожиданного устранения самого Хрущева от руководящей позиции, это выглядело как возврат уже осужденной тирании, и скорее провоцировало сомнения и склонность к протесту. Так как эти публикации были все же не постановления Партии и Правительства, не допускавшие спора, а всего лишь высказывания журналистов, у читателя возникал законный соблазн не согласиться и даже, быть может, возразить. До этого всякое упоминание о возможном несогласии с государственным стандартом, и даже просто с газетной публикацией против 'врагов народа', было немыслимым. Но за несколько лет Хрущевской оттепели очертания этого стандарта расплылись и потускнели, а 'страх и трепет' заметно отступил. Хрущев неосмотрительно широко призывал граждан к самостоятельности мысли, и его разоблачения Сталинских преступлений открыли дорогу сомнениям в неизменной справедливости советского правосудия. Сразу после свержения Хрущева власти (возможно, еще и сами для себя) не определили пределов законности (или беззакония), до которых они готовы были допустить свой народ.

   Мы, группа личных друзей Даниэля и Синяв-ского, тем более, не знали, чего можно ожидать от новых властей. С одной стороны нам слишком ясно помнились недавние сталинские времена и мы вполне допускали, что наших друзей могут уничтожить. По сталинским нормам, мы могли ожидать и для всего нашего круга сходной судьбы. Но, с другой стороны нам казалось не исключенным, что вослед за бывшей оттепелью, власти как-нибудь символически их осудят, но к былым своим драконовским мерам не вернутся. Особенно, в случае международной огласки.

   Поэтому мы старались сделать все возможное, чтобы приостановить суд или смягчить возможный будущий приговор. Мы писали заявления в судебные инстанции, напрашивались в свидетели защиты (покойный Толя Якобсон и я), ходили на прием к Верховному судье (Э.Любошиц, И.Голомшток, Н.Кишилов и я). Мы требовали выпустить их на поруки, готовили материалы (и собирали деньги) для адвокатов и т.д. и т.п.

   Когда уже стало ясно, что суда не миновать, мы решили, по крайней мере, запротоколировать этот процесс - мы уже начинали предвосхищать его историческое значение. Процесс шел, еще как обычно, за закрытой дверью. Публику тщательно подбирали. Но все же какие-то либеральные флюиды витали в воздухе.

   Раньше гражданское противодействие официальным инстанциям рассматривалось как абсолютно немыслимое. Мы с профессором Эмилем Любошицем напросились на прием к председателю Верховного Суда РСФСР А.Смирнову с нашим заявлением о непременном желании присутствовать на суде. Судья Смирнов не отказал нам с порога, а вступил в обсуждение, заявив, что не видит зачем, собственно, нам присутствовать. Мы нагло объяснили, что якобы после доклада Хрущева на ХХ съезде партии мы уже не можем полностью доверять суду, который, как мы знаем из этого доклада, слишком часто поддавался давлению со стороны безответственной бюрократии. Смирнов, конечно, выглядел рассерженным и энергично отрицал такую опасность, но вел себя достаточно корректно и не вызвал конвой, чтобы немедленно отвести нас на Лубянку. Также и Игорь Голомшток, отказавшись отвечать на провоцирующие вопросы суда, не был стерт в порошок, а отделался сравнительно мягким приговором даже без изгнания с работы. Диктатура еще не пошатнулась, но в ее фундаменте расплылась паутина микроскопических трещин, наводивших на размышления не только отдельных, 'инакомыслящих' граждан, но, возможно, и некоторых ответственных людей в правящей элите. Появление после ареста писателей десятков открытых писем протестного содержания также не вызвало немедленных репрессий, неминуемых в недавние до- оттепельные времена.

   Технократически настроенная верхушка советской интеллигенции была совершенно захвачена обсуждением многозначительных деталей и возможных политических последствий этого дела, так что, по словам профессора Марка Азбеля, в течение нескольких месяцев весь их рабочий день до отказа был заполнен непривычно откровенными разговорами.

   В зал суда допустили только жен обвиняемых. У дверей здания суда регулярно собиралась небольшая толпа не допущенных внутрь взволнованных болельщиков, которая, однако, росла с каждым днем

   В духе различного поведения самих обвиняемых

   (и их жен) более узкая группа, следовавшая за Андреем, протестовала только против эстетических стеснений, а группа, мысленно выбравшая в свои герои Юлия, замахивалась уже и на протест в какой-то мере политический. Это вызвало конфликт и жестокую ссору, которые в причудливом сочетании с чисто женскими мотивами разделил потом двух жен обвиняемых на несколько лет. Игорь Голомшток и я с двух

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату