– А сестричка где? – спросила Настя.
– К экзамену готовится. – Я покосился на Таню и Витальку.
– Идемте, – решительно сказала Настя и пошла по веранде быстрыми шагами.
Мы двинулись за ней.
Возле простенка стоял стол без стульев. Его голубая пластиковая поверхность тускло блестела.
– Беритесь, – кивнула нам Настя и сама взялась за край стола.
Мы с Виталькой приподняли стол с другого края, и через минуту он уже стоял у перил веранды, накрытый скатертью и украшенный вазочкой с цветами, как и все столы.
– Вот это тетя! – сказал Виталька.
Я не понял: то ли он сказал это обрадованно, то ли с насмешкой. Он умеет так говорить, что не поймешь.
– А про какую сестричку она спрашивала? – поинтересовалась Таня.
– Не про сестричку, про знакомую. Это она ее называет сестричкой.
– Загадочно, – сказал Виталька. – Тетя вовсе не тетя, сестричка тоже не сестричка.
Он засмеялся, повертел вазочку с цветами.
– А какие она экзамены сдает? – спросила Таня. – Она в каком классе?
Я видел, что наступление на меня повелось со всех сторон. Нужно было давать отпор. Самый решительный.
– Она на историческом факультете, – сказал я небрежно. – Вон видите – университет… – я махнул рукой, – она там учится.
Таня и Виталька удивленно посмотрели в ту сторону, куда я махнул.
– Не туда смотрите. Это гостиница – поддел я. – Университет левее. Вон желтое здание, И вот там, через улицу, – тоже университет.
Теперь атаки были отбиты. Виталька и Таня сидели, хлопали глазами. Им, конечно, очень хотелось спросить, откуда у меня такая знакомая, но они выжидали, думали, что я сам скажу об этом. Как бы не так! Ждите!
Настя принесла нам мороженого, и мы тут же взялись за дело.
Мороженое, я это уже давно заметил, едят по-разному. Одни аккуратненько снимают ложкой с мягких, податливых шариков тонкий слой, другие едят по-человечески – быстро.
У меня всякой там церемонии с мороженым не получается. Еще, помню, в детстве пана мне сказал, что мороженое я не ем, а уничтожаю. «Не набрасывайся на него с такой яростью, – сказал он. – Ты что, ненавидишь его?» – «Нет, – сказал я, – навижу… даже очень». – «Уничтожитель», – проговорил папа. «Своего здоровья, – добавила мама. – Не ешь такими кусками!»
Но я всю жизнь продолжал поедать мороженое большими кусками. Вот и сейчас двумя взмахами ложки я уничтожил один шарик пломбира.
Уничтожил и вдруг случайно увидел, как не спеша и деликатно подносила Таня ко рту свою ложечку. Наверное, сидит и думает про меня: «Вот дикарь!» И рука моя, готовая отхватить половину следующего шарика, бессильно повисла вдруг в воздухе.
А еще мне представилась такая малоприятная картина: Таня и Виталька прохлаждаются мороженым, а я, значит, как троглодит пещерный: все сожрал уже и зыркаю по сторонам жадными глазами. Ничего себе положеньице! Нет уж, видно, придется сейчас и мне тянуть волынку с этим мороженым.
Рука моя повисела над пломбиром, затем я положил ложку в вазочку и даже слегка отодвинулся от стола вместе со стулом.
Я стал смотреть вниз, как по площади и улицам бегали, словно маленькие букашки, автомобили. С высоты они казались одинаковыми. Только по цвету отличались. Особенно юркими и суетливыми были машины с оранжевой крышей – такси.
Потом я посмотрел на небо, по которому проплывали тучи, подцепил ложкой кусок мороженого и решил смилостивиться. Я сказал:
– Пожалуй, дождя не будет. Хотите, можем поехать в Лужники.
Но Виталька на это не клюнул.
– Нет уж, – проговорил он. – Сам же предложил Третьяковку. Чего мы будем то так, то эдак! Ты ведь там ни разу не был?
Ну тип! Знает же, что я впервые и Москве. Но спросить ему обязательно нужно было так, чтобы все поняли, что он, Виталька, в Третьяковку уже ходил и побывал он там, наверное, раз сто, а может, и двести.
Я ответил ему, что нет, не был, поскольку у нас в Уярске Третьяковки не имеется, но читал про нее книгу. Если говорить точнее, то я читал не книгу, а несколько страниц в каком-то журнале, поэтому боялся, что Виталька спросит сейчас название книги.
Но он не спросил. Лишь наставительно заметил:
– Это нужно увидеть. – Он поднес ложку с мороженым ко рту. – Увидеть своими глазами, – и проглотил мороженое.
– Трепач! – не выдержал я.
– Что?!
– Самый настоящий, – сказал я.
– А ну повтори!! – Виталька со стуком положил ложку на стол.
– Ребята, ребята, что вы! вмешалась Таня. – Вести себя не умеете. Как во дворе.
Ну и сказанула: «Как во дворе»! Да там мы уж давно прекратили бы эту скрытую дипломатическую войну. Там можно было бы выйти в бой с открытым забралом. Но тут, в Москве, да еще при Тане, мы и так, по-моему', слишком сдерживались.
Сгоряча я одним махом съел оставшееся мороженое. Наплевать, что обо мне подумают. Троглодит так троглодит. Пусть ковыряются в своих вазочках, воображают друг перед другом, строят из себя какую-то персону.
Через некоторое время подошла Настя, посмотрела на наши кислые лица, спросила:
– Что, мороженое не понравилось?
– Ой, что вы! Очень вкусное, – вежливо ответила Таня.
– Вкусное, – проговорил Виталька.
– Очень, – буркнул я.
– Может, еще принести? – спросила Настя.
Но мы отказались, стали расплачиваться. Настя дала нам сдачу, и тогда Виталька, передвинув в ее сторону пятнадцатикопеечную монетку, вдруг сказал.
– Это вам.
Я подумал, что Настя ошиблась, и теперь Виталька возвращал ей лишнее.
Но Настя поджала губы и не взяла монетку.
– Это вам, – повторил Виталька. – На чай.
– Вон отсюда! – Резким движением Настя смахнула деньги со стола. Монета серебристым жуком мелькнула в воздухе и жалобно дзынькнула где-то на полу.
– Не имеете права, – проговорил Виталька, побледнев.
– Я тебе покажу право! – бушевала Настя. – Сам еще копейки не заработал, а туда же… А ну убирайся!.. Сопляк!..
На лице у Насти появились красные пятна, рука вздрагивала.
Виталька, видимо, понял, что ему лучше всего уйти, не раскрывая рта.
Поднялись и мы с Таней. В нашу сторону Настя не посмотрела. Мне хотелось подойти к ней, что-то сказать, вернее, как-то объяснить, что Виталька, мол, такой идиот, корчит из себя при Таньке кавалера. Но с соседних столиков на нас смотрели, и я не смог этого сделать.
Глядя в пол, мы прошли через всю веранду к выходу. Веранда была длинной-длинной, никак не кончалась.
На автобусе № 5 мы подъехали к кинотеатру «Ударник», откуда, как сказал Виталька, два раза шагнуть – и будет Третьяковка.
Мы шли по набережной, а в ушах у меня все еще звучало: «Вон отсюда!», «Убирайся!» – и появлялось
