— Так это учитель, глупый! Ему платят не за картины, а за известность, за славу, за имя!..
— Я добьюсь того же! — упрямился Франс. — Учитель говорит, что у меня есть талант!
Михель безнадежно махал рукой и заканчивал спор. Старший сын уродился упертым, словно мул. И в кого он такой? Все Хальсы испокон веков были суконщиками: и отец Михеля, и дед, и прадед… Михель с детства знал, как станет зарабатывать себе на хлеб, ему и в голову не приходило ослушаться старших. А Франс что ни слово — то поперек, что ни слово — то по-своему! Понатаскал домой разных книжек, трясется над ними, как курица над золотыми яйцами. Или целыми днями простаивает перед холстом. Друзья- суконщики только переглядываются: Франс то читает книжки, то малюет красками, когда же он, наконец, начнет работать? Михель вздыхал, не зная, что на это отвечать. Виноват он перед Господом, мало порол старшего сына. Впрочем, может, прав господин ван Мандер и у Франса в самом деле есть талант? Если так, то конечно… Хотя кто знает, улыбнется ли сыну капризная госпожа Удача?
Франс покачал головой, вспомнив вечные домашние споры. Им с Дирком достался добрый отец, ничего не скажешь. Обычно будущее детей предопределено заранее, а Михель отпустил сыновей, позволил им идти своей дорогой. И Франс мысленно пообещал доказать отцу, что был прав. Для этого существовал только один способ: добиться успеха. Ибо как гласит голландская пословица, «успех — залог добродетели».
— Франс!
Дирк потряс брата за плечо. Тот оторвался от размышлений и огляделся. Надо же, пока он погружался в думы, они успели выйти на городскую площадь! Как и в других голландских городах, почетное место здесь занимал крытый рынок — символ процветания Нидерландов. Торговля так и кипела: продавцы зазывали покупателей, вдоль рядов то и дело проходили бдительные инспекторы муниципалитета, проверяли качество товара. Не дай бог, если обнаружится протухшее мясо или несвежая рыба! Негодного продавца высекут прямо на площади в назидание другим да еще приговорят к крупному штрафу!
Площадь обрамляли здания ратуши и собор Святого Бавона — главный собор Харлема. Голландские зодчие отказались от готических образцов архитектуры и строили свои церкви круглыми. Учение Кальвина, вытеснившее католическую религию, запрещало украшать церкви статуями и картинами: изображение Бога кальвинисты считали святотатством. И голландские живописцы поневоле обратились к бытовым сюжетам, которые нравились их покупателям — состоятельным горожанам, крестьянам, ремесленникам. Простые люди становились главными героями полотен, да и по праву: малочисленная нация, сумевшая добиться независимости от могущественной Испании, гордилась своими победами.
Взгляд Франса упал на большой плакат, прикрепленный к стене ратуши.
— «Суд над ведьмой из Олдервальде», — прочитал он вслух, поднял брови и обернулся к Виллему: — Что это такое? Новое представление? Давайте посмотрим!
К удивлению Франса, весельчак Виллем не поддержал друга:
— Нет, Франс, не стоит. Право, ничего интересного.
Франс молча подхватил его под локоть и потащил к распахнутой двери. Виллем выругался себе под нос. Зная характер Франса, нельзя было говорить «нет»! Нужно было согласиться и тут же прикрыть ладонью ленивый зевок! Ровно через десять минут они уже сидели бы в уютном кабачке и обмывали пополнение славной гильдии живописцев Харлема!
Впрочем, сопротивляться было поздно. Франс тащил толстяка Виллема вверх по лестнице, за ними неотвязно следовал хвостик Дирк. Друзья одолели подъем и оказались на галерее, полукругом обрамлявшей зал. Зрителей было так много, что они с трудом нашли себе местечко возле самых перил.
Внизу развернулось торжественное действие, похожее на театрализованное представление. В центре зала за длинным столом сидели люди в черных плащах с капюшонами: церковный совет Харлема в полном составе. Перед судьями стояла темноволосая худенькая женщина в традиционной крестьянской одежде, и публика со страхом разглядывала маленький горбик под белой рубашкой обвиняемой. Прокурор зачитал обвинение, и к допросу приступил церковный совет.
— Неельте Аринсен из Олдервальде, таково твое имя, женщина? — спросил председатель суда.
Женщина подняла голову и тихо ответила:
— Да, ваше преподобие.
— Ты слышала, что говорил почтенный господин прокурор? — Да, ваше преподобие.
— Сознаешься ли ты в тайном колдовстве и знании черной магии?
— Нет, ваше преподобие.
Женщина говорила негромко, но в зале царила такая тишина, что каждое слово слышалось отчетливо. Впрочем, после этого ответа по залу пронесся приглушенный возмущенный гул. Председатель совета ударил серебряным молоточком в оловянный гонг и обвел публику строгим взглядом.
— Тихо, там! — выкрикнул секретарь суда, подняв голову.
Шум на галерее мгновенно смолк.
— Благодарю вас, — сказал председатель суда секретарю и продолжил допрос: — Значит, Неельте Аринсен, ты отрицаешь обвинение целиком?
— Да, ваше преподобие.
Председатель суда перебрал бумаги, лежавшие перед ним на столе.
— Тогда как ты объяснишь расположение родинок на твоем теле? — Он поднес лист поближе к лицу, близоруко сощурился и зачитал отрывок обвинения: «…образуют своим расположением след когтей лукавого, которым метятся его слуги от рождения…» — Председатель положил бумагу на место и сурово взглянул на обвиняемую. — Тебя осматривали перед тем, как привести сюда? Да? Тогда почему ты отрицаешь очевидное?
— Я такова, какой меня создал Бог, — тихо, но твердо ответила женщина. — Отчего Богу было угодно отметить мое тело родинками, знает только он.
— Ваше преподобие! — выкрикнул секретарь, напоминая, как следует обращаться к главе церковного суда.
Женщина промолчала, и мужчины, сидевшие за столом, мрачно переглянулись.
— Ну хорошо, — продолжил председатель церковного совета после паузы. — Оставим первый пункт обвинения. Но тут говорится, что тебя взвесили, и взвешивание показало малое число. Женщины твоего возраста должны весить гораздо больше. Известно, что ведьмы и колдуны всегда весят меньше, чем добрые христиане. Как ты это объяснишь?
— Я… — Женщина судорожно вздохнула, но заставила себя договорить: — В детстве я упала с крыльца дома и сильно ушибла спину. После этого почти перестала расти, зато у меня начал расти горб…
Она умолкла и опустила голову.
Публика заговорила в полный голос: горб на спине — неопровержимое доказательство принадлежности к темным силам! Все ведьмы горбаты! Надо же, до чего доходит бесстыдство этой колдуньи, она говорит о своем уродстве, не дожидаясь вопросов судьи!
Председатель снова с силой ударил молоточком в гонг, дождался наступления тишины.
— Ты хитра, женщина. Я хотел спросить о… твоем горбе, но ты меня опередила. Значит, твой ненормально малый вес и горб — следствие падения с крыльца?
Видимо, женщина сумела взять себя в руки, потому что ее голос зазвучал с прежней твердостью:
— Это так, ваше преподобие. Еще жива повитуха, принимавшая роды у моей матери. Она может подтвердить, что я родилась без всяких уродств и была крещена на шестой день после рождения, как и полагается доброй христианке.
— Вот за эти шесть дней дьявол до тебя и добрался! — крикнул кто-то из зрителей.
Плечи женщины вздрогнули, но она не обернулась, а председатель суда на этот раз отчего-то не ударил молоточком в гонг.
— Хорошо, предположим, что все так. Тогда как ты объяснишь эту запись? — Председатель порылся в кипе документов, достал нужный лист и громко прочитал, чеканя каждое слово: — «Целебное средство производится из смертного пота, собранного со лба повешенного или умершего в жестоких мучениях, смешанного с двумя унциями человеческой крови, несколькими каплями топленого свиного сала, льняного масла и пряными добавками…» — Председатель выдержал эффектную паузу, обвел зал торжествующим
