то тягостным смирением.
«И всюду страсти роковые!» – пришло на ум. До позднего вечера я бродила по берегу реки, думая то об Александре, то на себя примеривая ситуацию: может быть, и мне захочется подольше пожить в монастыре, поработать. А потом?… На всё воля Божья!
С этой мыслью я и вошла во двор причала. На ступеньках дома трудников стоял Александр. Увидев меня, он раскинул руки, как бы приглашая, и ласково спросил:
– А кушать?
– Ещё и ужином кормить будете?! – удивилась я, тронутая его вниманием.
На ужин была та же гречневая каша с жаренным луком, но я ела её уже без всякого удовольствия, – сказывалась усталость от обилия впечатлений. Выпила чашку ещё не остывшего кипятка и пошла спать.
И почти уснула, когда в дом, тихо поздоровавшись, вошла девушка лет двадцати. Она положила вещи и тотчас же встала на колени перед одной их иконок; долго молилась, читая по книге и часто крестясь. Исподволь наблюдая за ней, я думала, что именно
Проснулась я от сильной головной боли. Помочь мне мог только крепкий чай. Пошла искать Александра и с радостью обнаружила теплоход, стоящий у причала. Александр принес чай, приговаривая:
– Идите, идите скорей! Игумен будет!
Поблагодарив и пожелав моему «опекуну» всех и всяческих благ, я поспешила на пристань.
Соседка моя была уже там. Подъезжали автобусы, из них выходили группы и проходили на борт теплохода. Мы с попутчицей подошли к самому трапу, ожидая появления благочинного. Но посадка закончилась, а его всё не было. К нам подошел капитан и выслушав нас, сообщил, что игумен отменил свою поездку, и раз уж так получилось, то он возьмет нас без благословения.
Теплоход вышел в Ладожское озеро. Солнце, штиль, вода в алмазных бликах… Такая благодать на Ладоге – редкость. Настроение моё было под стать!
Оказалось, что на теплоходе плыли не только паломники. Кто-то пил чай, кто-то что-то и покрепче, но большинство сидели с молитвословами и читали. А я, повторяя знакомые молитвы, благодарила Бога за столь благоприятное течение очередного этапа моего путешествия.
Часа через три мы приближались к Валааму. Все заметно оживились: схватили фотоаппараты, видеокамеры, дружно и восхищенно заохали, увидев скит при входе в монастырскую бухту; стали снимать освещённые полуденным солнцем островки, скалы, сосны, скит и монастырь… Вскоре теплоход причалил к берегу.
Мы с попутчицей поспешили к благочинному испросить благословение на проживание.
Войдя в кабинет, я представилась и попросила разрешения пожить в монастыре три дня, чтобы потом описать свои впечатления. Показала свои документы. Благочинный особое внимание обратил на пенсионное удостоверение инвалидности.
– Хорошо! – услышала я в ответ. – Мы дадим вам возможность пожить в монастыре, но по уставу кров и стол у нас должно отрабатывать. Везде нужны руки: и в церкви, и в саду, и в трапезной… Учитывая вашу немощь, мы не будем привлекать вас к этим работам. Живите, пишите. Здесь красивая природа. Можно посетить скиты. Только не фотографируйте на территории монастыря, и не берите интервью у монашествующих.
Мне выдали талон на питание, постельное бельё и проводили в одну из гостиниц. В большом чистом помещении на втором этаже старинного здания «водопроводного дома» никого не было. Плотно стояли те же двухъярусные кровати. В углу – стол, застеленный клеёнкой, возле него несколько стульев. Меня подвели к свободной нижней койке и предложили устраиваться. Я стала раскладывать вещи и вдруг увидела, что в эту же комнату входят и располагаются в ней мужчины. Оказалось, что здесь как в общем вагоне ночуют все вместе. Оно и понятно, здесь нет мужчин и женщин, все – люди Божьи, паломники.
Я не могла удержать своё любопытство и стала наблюдать за вошедшими. Один молодой человек разложил бутерброды на столе, потом вышел из комнаты и вскоре вернулся с чашкой горячего чая. Оказывается, для тех, кто хочет перекусить, в общем коридоре на столике стоит электрический самовар; тут же одноразовые пластмассовые чашки, чай в пакетиках. А я и не заметила, когда шла этим коридором. Я решила отдать сахарный песок, что везла в пожертвование монастырю, на общий стол, и отнесла его работнице гостиницы.
Через некоторое время комната опять опустела. У всех дела: экскурсанты целый день ходят по острову, смотрят, слушают информацию об истории монастыря; участвуют в службах. Остальные – заняты на послушании, всем есть работа по силам их!
Дважды ударили в колокол к вечерне. Я подошла к главному храму, но на его дверях висело объявление: «В связи с реставрационными работами все непраздничные службы будут проходить в Успенской церкви.»
В небольшой церкви народу собралось много, и потому было тесно, душно, темновато. Служба длилась около двух часов. Меня сморило и почти всё время я в полудрёме просидела на стуле в углу.
После службы все пошли ужинать: монахи – в свою трапезную, работники и паломники – в другое здание. Для паломников сегодня давали гороховую кашу. Мой организм её не принимает. Съев несколько ложек, я поспешно запила их тепловатым чаем, и вышла во двор.
Трапезная для паломников располагается во внешнем дворе монастыря. Я огляделась – здания стоят в лесах, снуют рабочие в спецодежде, – 10 июля праздник святых основателей монастыря Сергия и Германа. Строители торопятся, работают по ночам, благо ночи белые.
Я обошла и внутренний двор, особое внимание обращая на надвратные иконы. А когда подняла голову выше, увидела купола и высоко-высоко в небе шпиль главного храма – Спаса-Преображенского собора. И вдруг ощутила пронзительную радость, что нахожусь на священной земле, что мне предоставлена
Поздно вечером организованные паломники, сидя за столом, по очереди читали «Правила перед исповедью и причастием». Я хотела поучаствовать и сначала внимательно слушала их, но незаметно для себя уснула.
Утром мне было никак не проснуться. Мне снилась моя мама, впервые после её смерти. Она звала меня: «Звонят! Иди, открывай дверь! Там тебя ждут!» Я оправдывалась: «А я и не слышу!»
Проснувшись, поняла, что звонили колокола и что комната пуста. «Сейчас же вставай! Служба уже началась! Ты зачем приехала?» – клеймила я себя. Быстро собравшись, поспешила в церковь.
В этот раз можно было исповедаться. Исповедь принимали два священника. К одному из них была большая очередь. Мне он показался каким-то невзрачным и задерганным, как будто озабоченным – успеет ли исповедовать всех желающих паломников. К другому священнику очередь была меньше. Он участвовал в службе и время от времени уходил в алтарь. Этот батюшка выглядел солидным: высокий, красивый. Весь его облик, неспешные движения, мягкий тембр голоса, внушали доверие и почтение. В его манере исповедовать мне виделось сочетание доброжелательное-ти и достоинства. И чем дольше я наблюдала за ним, тем сильнее мне хотелось исповедаться именно у него. Очередь почти дошла до меня, когда с обещанием вернуться, батюшка снова отлучился. Служба закончилась, а я его так и не дождалась. В результате осталась без исповеди. Какое-то горестное разочарование нашло на меня. Я всей душой ощутила и поняла, что означает «Недостойная раба твоя». Даже исповеди не удостоилась на святой земле!
С таким настроением я шла по дороге к игуменскому кладбищу, что расположено в километре от монастыря. «А что ты хотела? – укоряла я себя. Запросто получить отпущение грехов? Заслужить надо! В «Правила» не вникала, даже уснула. В церковь примчалась впопыхах, даже крестик съехал на спину. Какое уж тут прощение! Хотя бы внешне формальности соблюла! Господи, прости и помилуй недостойную рабу твою!» Но тут же вспомнила что уныние – тяжкий грех. У меня ещё есть шанс! Сегодня будет всенощная перед Троицей и я отстою её! И завтрашнюю литургию – тоже! И может быть, сподоблюсь
