моей матери. Она мне сказала, что «это — ничего. Только не при людях, даже не перед слугами и служанками. Они ужасные сплетники. Их необходимо очень остерегаться. Я г. Керминьяну никаких вольностей не допускаю».
Он меня убеждал взять на себя роли шестидесятилетней девицы Марс для дружеских, интимных кружков.
— Я певицею не буду, а равная с равными — пожалуй. Я вам пропою, как и что умею. Учителя у меня были хорошие и денег не жалели.
Садясь за рояль с шикарным апломбом, я пропела модный романс. Слова и музыка были одного из моих учителей. Я ему пропела романс, мною сочиненный:
Вслед за тем я ему пропела куплеты Альфреда де Мюссе «Маркиза», которые я; положила на музыку. Этот романс был в большой моде. Затем я ему прочла того же Альфреда де Мюссе «О чем мечтают молодые девушки».
— Мать моя, игравшая очень хорошо на любительских спектаклях в Лионе, прочтет разговор с молодой девушкой в «Опасных связях», если вы желаете, а я буду давать реплики, а не то я сама прочту; а она прочтет письмо к покидаемой женщине, продиктованное кокеткою. Она превосходно разыгрывает мелодраматические сцены. За это я не берусь. Я привезу барабан и скажу вам забавные куплеты после ужина.
Успех превзошел мои ожиданья. Старик хлопал, восторгался и принес мне тридцать тысяч франков на предъявителя.
— Я вам каждый год буду платить сто тысяч франков, за год вперед. Условия мои и ваши: вы должны являться ежедневно, не исключая праздников и воскресений, к завтраку с часу до трех и к ужину до моего ухода; я ухожу спать в двенадцать часов, а по субботам после ужина, который длится полчаса и подается ровно в двенадцать. В случае болезни я сам буду к вам ездить и оставаться у вашей постели в урочное время. Не злоупотребляйте вашими нервами. Я этого не люблю. Остерегайтесь кокетничать с молодыми людьми. Я вам даю полную свободу, но с условием, чтобы я сам ничего не видел: это действует убийственно на мой астм. Зачем вы возитесь с Анатолем Демидовым? Он мне сродни, но я его никогда не принимаю, впрочем, я никогда не принимаю молодых людей. Что это он вам рассказывал вчера на бале, чему вы так смеялись, сидя в углу ложи? Я все видел.
— Он меня смешил буржуазными туалетами жен и дочерей героев национальной гвардии. — Об анекдоте про Самойлову я умолчала.
— Завтра утром приходите в половине первого, в пеньюаре, совершенно запросто, а вечером на партию в пикет в вечернем туалете: мне никогда не известно заранее, когда у меня собираются приятели. Вы играете в пикет?
— В пикет кюре? Я часто играла, а чтоб записывать, никогда не умела.
— Это все равно, я вас выучу счету. А в вист играете ли втроем?
— И втроем умею, и играю порядочно.
Ты слишком рада всем моим успехам, чтобы не радоваться, читая мои письма. Теперь, когда у меня выгодное и штатное место, я совершенно остепенюсь. Цыпленка можно и долой, впрочем, мы еще подумаем. Старик такой царедворец, он, пожалуй, огорчится слишком резким удалением. Надо серьезно заняться театром. Он с охотой будет раза два ездить в театр. Впрочем, лучше не тревожить старика, а не то беду накликаем. Я уже сблизилась с Августиной Броган и буду нанимать Левассора. Напиши мне, что ты думаешь о театрах: брать ли с собою Тюфякина раза два в неделю, или реже, или вовсе не брать? Тюфякин хорошо знает матушку, когда она жила во Флоренции с покойным Демидовым.
— Вы тогда жили у Демидова на Итальянском бульваре, на углу улицы Тэтбу. Вы только что родились. Я тогда был здесь и останавливался у Демидова. Когда ваша матушка оправилась после родов, мы поехали к Демидову во Флоренцию, а вас оставили у кормилицы. Я вас оттуда сам привез в 1825 году. Вам тогда было пять лет, и до самой его смерти вы у него жили в доме во Флоренции до 1827 г. Я как теперь помню.
Она, по словам его, очень умная собеседница; никто лучше ее не умеет держать салона. С нею всегда и всем приятно. Я этого совсем не знала и, признаться сказать, ее немного стыдилась. На прощанье Тюфякин мне сказал, что его большой каменный дом в Москве купил какой-то профессор Погодин совершенно за бесценок.
— Ну, теперь пригодилось; я уже распоряжусь и внесу деньги на ваше имя, на текущий счет. Деньги только что переведены в Париж. Это вам на булавки.
Как русские щедры. Я, впрочем, не жалуюсь, хотя у меня пропасть долгов. Павел Демидов, брат Анатоля, дал два года назад пособие французскому театру в сто тысяч франков по случаю революции. А моей матери отказал в ста тысячах франков на его долю. Она ему очень близка. Анатоль говорит, что он ей свою долю уплатит, если только старший брат даст пример. Мне это все рассказывал мой старик.
№ 8. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ
Париж. Вторник, 12 ноября 1833 года
Я велела себя разбудить в десять часов. Мы обвенчались, и к двум часам пополудни экипаж уже стоял у подъезда. Мой муж, действительно больной, харкал кровью, едва мог сесть к г. К(ерминьяну) в дорожную карету. Я сделала несколько необходимых визитов. Заехала к Самойловой. Не стоит выеденного яйца. Не знает, как выехать, сама говорит. Окончив ею визиты, я заехала около шести к графине Легон, это ее приемный день. Мы встретились с герцогом Орлеанским, графом Морни, Анатолем Демидовым, который неотступно приставал ко мне, напоминая вздорное обещание, сделанное в шутку, когда мы скакали вместе.
— Я, право, по совести, не могу, ведь я ваша сестра. Мне мать проговорилась.
На мне была розовая шляпа с двумя страусовыми розовыми перьями, платье черное, тюлевое, спереди пять бантов, которые опускались на лентах розового цвета, и по обеим сторонам двойной рюш, по талии продолжался тот же рюш, также двойной, но в один ряд, по плечам и вокруг шеи тот же двойной рюш, юбка атласная розовая. Рукава по локти в обтяжку, сверху очень широкие, в два буфа. Ты себе представить не можешь, как мне это было к лицу. В семь часов я поехала домой, не дав никому обещания.
На Анатоля Демидова я не на шутку была сердита. Демидов не сын своего отца: он сын князя Василия Трубецкого. А я от кого иду, от князя Трубецкого или от барона Строганова или от домашнего секретаря Демидова — я до сих пор не могу допытаться. Луиза Мейер говорит, что я дочь Мейера, ее
