Я вышел на улицу.
– Виталик, здесь только что был Копылов. Вы бы спрятались куда…
– А пошел он… – ваятель уточнил предполагаемое, на его взгляд, местонахождение инженера.
И только сейчас в руках у Калошина я заметил свой пиджак, который во время грозы давал вдове-«неизвестной».
– Откуда это у тебя?
– Это? – Виталий повертел пиджак в руках. – Ах, это… – тут, вероятно, к нему вернулась память. – Во время установки памятника к нам подошла женщина, с лицом, хранящим бесконечную тайну. Правда, могильщики?
Червон и Юрка неопределенно пожали плечами: регулярная выпивка и женщины –вещи совершенно несовместимые. Из всех представительниц прекрасного пола на данный момент им была интересна только одна – самогонщица Митриевна.
– Просила тебе передать. Описала твою внешность, – ваятель смерил меня с головы до ног, словно сверяя словесный портрет «неизвестной» с оригиналом. – Правда, заинтересовать ее можно, только предложив сесть в стоящий, предположим, справа от кладбищенских ворот темно-вишневый «Мерседес».
– Почему ты так думаешь? – спросил я.
Калошин изобразил на физиономии довольно замысловатую гримасу, смысл которой понять было невозможно. Он сделал кистями рук несколько круговых движений и задумчиво произнес:
– Сложна больно, – ваятель тяжело вздохнул. – Женщины, как искусство – должны быть просты, понятны и доступны массовому потребителю. А они, бабы, как дорогой мобильник – наворотов много, а функция одна. – Виталий сунул пиджак мне в руки. – Впрочем, ты ее можешь еще увидеть. Она пошла на могилу мужа. Кстати, я помню установку этого памятника. Тогда вдова была само воплощение скорби, но время сделало свою болеутоляющую инъекцию, и сейчас она выглядит вполне женственно, то есть, доступна для любви.
– Как ты быстро сориентировался, – меня почему-то раздражал пьяный монолог Калошина.
– Да ты не злись, а лучше беги. Может, и застанешь ее, – усмехнулся скульптор. – Когда в женщине много печали, она, почти не раздумывая, идет навстречу любовным приключениям. Удачи, – Виталий помахал мне рукой.
Я быстро, почти бегом, шел по главной аллее погоста. Почему я так хотел видеть эту женщину? И должен признаться, что в последние дни образ вдовы, словно фантом, неоднократно проходил через мое сознание. На обычно капризную память повеял ветерок недельной давности, и я снова слышал легкий аккомпанемент уходящего дождя, далекие, гулкие раскаты грома, настороженный шелест каплющих лип. И видел печальное, очаровательное лицо «неизвестной». Однако кладбище – не то место, где можно реализовывать подобные, пусть даже романтические, увлечения. Я не допускал своей мысли остановиться на том, чтобы желать от вдовы чего-то земного… Но почему мои ноги так быстро идут? Если бы я имел четкое представление о том, что бы это всё значило… Может, в моей жизни давно не хватало самого главного, значительного? Когда жарко замирает сердце, а мысли и поступки чисты, как июльское утро. Возможно, мы такие по волеизъявлению неба, а не потому, что считаем – хорошо это или плохо. Над такими вопросами редко задумываешься. А если и задумываешься, то ответа всё равно не находишь.
«Неизвестная» в своей непритворной печали сидела на скамейке возле памятника мужу. Я тихонько подошел поближе. Вокруг могильных крестов и обелисков, жизнеутверждающе щебеча, порхали желтобокие шустрые синицы. Последний солнечный луч, запутавшись в волосах вдовы, трепыхался, словно угодившая в силок одна из птиц. Почувствовав чьё-то присутствие, женщина обернулась. Испуг, удивление и – может быть, я так хотел видеть – далеко запрятанная радость отразились в ее глазах.
– Вы? – «неизвестная» приподнялась со скамейки. – Пиджак я передала вашему коллеге, – она слегка улыбнулась. – Он такой смешной. Рабочий, а комплименты такие изысканные говорил. И утешал странно. Сказал, что грех предаваться унынию, когда есть другие грехи, – вдова вздохнула. Чувствовалось, что женщина давно ни с кем не общалась и, видимо, ей хотелось поговорить. – Печально, но, наверное, так и есть.
– Виталий – известный скульптор, а на кладбище стал работать, – я развел руками, – по прихоти судьбы.
– Вот как? – едва заметным движением вдова убрала с лица скорбную мимику. – Никогда бы не подумала. На первый взгляд, он такой простой.
Калошин оказался прав: даже при беглом общении «неизвестная» казалась далеко неоднозначной женщиной. Ее таинственные глубокие глаза коротким скорым взглядом, казалось, проникали в мое сознание. Одета она была в строгий темный костюм с белой блузкой. Каштановые волосы сверкающим водопадом ниспадали на плечи. Простота, граничащая с великолепием. Безусловно, вдова знала о своей женской значимости и, очевидно, привыкла к мужскому вниманию. В то же время поражала ее верность памяти мужа – скоро год, как он ушел в лучший мир, а вдова довольно часто посещала его могилу. Любящая контрасты русская душа замирает от такого противоречия. А может, всего лишь первобытный инстинкт липко блуждал по моему телу? Красивая женщина осталась одна и… Отгоняя рой взаимоисключающих друг друга мыслей и предположений, я тряхнул головой – чем меньше мы погружаемся во внутренние диалоги, тем легче разбираться в сути происходящих вокруг событий. «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби…».
Некоторое время мы молча стояли перед темно-коричневым обелиском. Судя по фотографии умершего и датам, отмерившим его жизнь, этот человек был значительно старше своей жены. На меня пристально и раздраженно смотрели его усталые и чуть прищуренные глаза. Он, казалось, понимал мои истинные намерения – от портрета исходили весьма ощутимые холодные флюиды неприязни. Я отвернулся и на несколько шагов отошел от могилы: «В конце концов, вдове надо попрощаться с мужем».
Мы медленно шли по аллее. Разговор банально завис на информационно-бытовой теме. Знакомая до каждой трещинки асфальтовая дорожка хрустела под ногами рассыпанным по ней гравием. Ирина – именно так звали мою новую знакомую – работала в небольшой частной фирме менеджером. Производственный коллектив состоял из женщин, и общение с мужчинами было довольно редким и случайным. Сказав несколько фраз, «неизвестная» неожиданно замолчала. Едва ли сейчас вдова могла рассказать все подробности недолгой, но, наверное, счастливой семейной жизни. Мы шли и молчали, каждый из нас думал о своем. Ирина внезапно остановилась, посмотрела на меня внимательно, даже пристально. И снова заговорила, медленно отмеряя слова и шаги по кладбищенской аллее.
– Да, на улице, в общественном транспорте я ловила на себе, как минимум, заинтересованные взгляды сильной половины человечества, но первые месяцы после смерти мужа подобное внимание лишь раздражало меня. Долгое время я никак не могла поверить, что Анатолия больше не будет в моей жизни. Смерть мужа подчеркнула: до какой степени я от него была зависима. Я возвращалась с работы домой, не спеша стряпала ужин на двоих, накрывала его салфетками и, поглядывая на часы, терпеливо ждала мужа. Разбирала постель, взбивала обе подушки. Прилежно готовила интимные аксессуары – Анатолий был неистов в любви – Ирина тяжело вздохнула. – Он приходил в крайнее недовольство, если я – неважно по какой причине – отказывала ему в близости. Всё готово – можно было прилечь на диван и посмотреть телевизор. Я в полудреме не переставала ждать; сейчас щелкнет замок в прихожей, муж подойдет ко мне, и привычно-бесстыдно тронет рукой… Затем он примет душ и мы будем ужинать. Потом он будет любить меня. Здесь было бы уместнее другое, более вульгарное слово, – Ирина ладонью прикрыла глаза. – Простите, я должна это кому-нибудь рассказать, иначе я сойду с ума.
XIII
После окончания школы я пошла работать секретаршей на фабрику детских игрушек, – Ирина указала рукой на виднеющийся из-за деревьев одинокий кирпичный корпус. – Сама я из глубинки и жила в фабричной общаге. Параллельно готовилась к поступлению в политехнический институт. Специализацию,
