– Я сейчас убираю.
– А когда? Через час?
– Да. Хорошо. Пока.
Она положила трубку. Скорое согласие Мадины слегка озадачило и даже огорчило. Шамиль зашагал по коридору, наполняясь чуть ли не презрением и обидой. «Вот так ей любой позвонит, позовет…» – думал он. Тут вышла Ася. Она смотрела на Шамиля затравленно и слабо улыбалась.
– Уходишь, что ли, уже? – спросил он бодро.
– Да, – ответила она коротко, не двигаясь с места.
– Давай, дома всем салам передавай.
Ася вздохнула и, опершись об стену, обулась в босоножки. Вышла мать, и Шамиль вернулся в комнату.
Он лег на диван и подумал о «Ладе-Приоре», на которой ездил к златокузнецам. Машина принадлежала зятю, и Шамиль мог бы, конечно, одолжить ее, чтобы подъехать к Мадине с особым шиком. Но день для этого выдался неудачный, волнение на улицах росло, а зять и его сестра собирались в горы. Шамиль поглядел в побеленный потолок, потом на висевший бараний рог с серебряной каймой и мельхиоровой цепочкой, потом на прицепленный рядом плакат с изображением местной футбольной команды. Мысли путались.
Он встал, зачем-то снова разметал валявшиеся диски и брошюры, поблуждал взглядом по книжной полке, прибитой к стене над компьютером, и вытащил оттуда потертую толстую книгу. На картонной обложке изображался родник, и зеленые буквы на бежевом фоне гласили: «Рожь не растет на камне». Эту книгу, возможно, читала когда-то сестра, готовя уроки.
Шамиль заглянул под обложку и увидел библиотечный штамп сельской школы и год издания, совпадавший с годом его рождения. Цифра почему-то заворожила его, и, вместо того чтобы поставить книгу на полку, он вернулся с ней на диван и раскрыл наугад почти в начале.
7
«Сельский петух заливался хриплым клекотом, приветствуя весну. На далеких вершинах еще белел нестаявший снег, а в аульских садах, овевая извилистые улицы терпким дурманом, уже распускалась сирень.
Маржана с подругами возвращалась из школы.
Как бы ты порадовался, читатель, глядя на эту веселую цветущую девичью гурьбу, а особенно – на нашу Маржану! Спелые груди ее обтягивал свежий атласный фартук, длинные смолистые волосы, заплетенные в косы, туго хлопали по стройным ногам, а комсомольский значок задорно блестел на весеннем солнышке! Словно легкие серны, перескакивали девушки с камня на камень, с уступа на уступ, пробираясь по непроходимым переулкам. Сколько надежд, сколько мечтаний вспыхивало в их блестящих глазах, когда они переглядывались, смеясь и прижимая к груди учебники!
– Ой! – сказала Маржана. – Так это же Калимат!
И кивнула на бледную, изможденную и согнувшуюся фигуру, семенящую под тяжестью кувшина.
– Ах, ах, – заахали девушки, – действительно Калимат. С тех пор как она оставила школу и вышла замуж, вся жизнь пошла у нее наперекосяк. Бедная Калимат! Целый день таскает воду, дрова, сидит взаперти!
– Привет, Калимат, – сочувственно позвала ее Маржана. – Как у тебя дела?
– Хорошо, – печально ответила несчастная Калимат.
– Не обижает ли тебя муж? Не жалеешь ли, что бросила школу?
– А что же мне было делать? – ответила Калимат. – Родители сказали, и я пошла.
– Калимат, и зачем ты носишь эти платки и чохто? Повяжи косыночку из ситца, а лучше пускай твои косы развеваются по ветру!
– Нельзя, – вздохнула Калимат и грустно поплелась к своему темному дому.
Мрачен и глух был аул. Дома его жались друг к другу, как голодные дети. Сумрачным деспотизмом, жестокостью и несчастьями веяло от его старых башен, древних мечетей и медресе. Солнечные лучи с трудом пробивались в каменные расщелины дверей, кое-как нащупывая путь по зигзагам подъемов и спусков. Но молодость сквозила в девичьих ресницах. Вместо шелковых бесформенных платьев и шаровар, вместо старорежимных чохто на них красовались короткие школьные платья, а вместо мягких кожаных чувяк на ногах блестели фабричные туфельки.
Но вот и Маржанин дом. Распрощавшись с подругами, Маржана впорхнула в саклю, где на нее напустилась мать:
– Ну где ты пропадаешь? Отец тебя давно спрашивал. Он хочет выдать тебя за Насыра.
В голубых глазах Маржаны заблестели слезы…»
Шамиль перевернул несколько страниц, взглянул на наручные часы и снова уткнулся в книгу.
«Как давно не было в горах дождя! Тракторист Мухтар уверенно захлопнул дверцу машины и поглядел вниз, туда, где террасами спускались к подножию узенькие поля и где таилось слабое русло горной речки. Изгибы этой речки напоминали ему чем-то Маржану…»
Шамиль проскочил глазами несколько абзацев.
«Целая толпа мужчин, напялив черные бурки, отправилась куролесить вокруг села, тряся пред собою священным тряпьем, в котором якобы явились к ним в село первые исламские проповедники. Впереди шли старейшины, дальше – более молодые, а следом бежали мальчики, которых научили петь молитвы и покорно гнуть шеи. Неистовей всех, выставив кудлатую рыжую бороду, бубнил священные строчки отец Насыра Али, который, как поговаривали, не один сах{Мера, приблизительно равная 4 кг.} муки утаил от колхоза!
– Да что же это такое делается! – кричал председатель Гаджи. – Воротите всех на рабочие места! Объявите выговор! Нет дождя – так не у Аллаха же просить его!
Но сельчане словно ополоумели. После полудня никого уж не было в селе, кроме нескольких десятков человек. Женщины побросали плуги-окучники, заперли недодоенных коров и кинулись на скалистый утес, громоздившийся над летучими облаками.
– Мама, не иди, стыдно будет, – говорила Маржана матери, теребя шелковистую косу.
– Нет дождя, Маржана! Я с женщинами пойду в горы, – отвечала взволнованная мать, – почитаем молитвы. Это всегда помогало!
– Да как же это так! – рыдала Маржана, смаргивая слезы с длинных ресниц. – Сначала за Насыра меня прочите, а потом на все село стыдите своими молитвами. Папа вон вокруг села с какой-то тряпкой носится, мужчины там всю ночь собираются молитвы шептать, а ты на гору полезла! Не для того освобождала тебя советская власть!
– Молчи, девчонка! – разозлилась мать. – Это все председательские штучки! Это он портит молодежь! Поприбери-ка хозяйство, а я спешу.
Женщины, в том числе и старухи, сбились в кучу и отправились на вершину якобы священной кручи. И пока мужчины просили своего Аллаха, эти улещивали языческих богов, чьи имена уже забылись почти в Дагестане.
– Мухтар, нужно прекратить это безобразие! Работа простаивает! Я им не зачту трудодни! – восклицал статный председатель, меря кирзовыми сапогами дощатый пол светлого колхозного кабинета.
– Конечно, Гаджи, давай разгоним их! Я уговорю молодых чабанов, чтобы они не слушали старших! Нет дождя – не беда. Товарищ Лысенко в Москве говорил, что скоро появятся такие сорта ячменя, которые можно засевать хоть у нас, хоть за полярным кругом!
Прибежала из школы Раиса Петровна.
– Товарищи, эти старики и детей потащили молиться! Как же так?
– Успокойтесь, Раиса Петровна, – уверил ее крепкоплечий Мухтар, – я скоро.
И вышел, накинув пиджак.
– Эх, хороший парень! – причмокнул председатель.
– Да, вот какого жениха нужно Маржане, – задумчиво промолвила Раиса Петровна. – Ой, не будет ей счастья с Насыром…»
Шамиль пропустил еще страниц пятьдесят.
«Горцы набились в клуб, готовясь слушать речь председателя. Недоверчиво зыркали прозрачные глаза
