друг друга. Вот именно — любили…
Но тогда при чем тут Хью? И почему он так фамильярен?
2
Оглашение завещания должно было состояться через три четверти часа. К этому времени все заинтересованные стороны будут в сборе. Таковых было не так много: прямые наследники — Ральф и Элизабет; Хью Грин, который мог рассчитывать на некоторое снисхождение старшего брата, единственный компаньон Генри Грина — Уильям Мортенсен, который владел частью акций компании, и адвокат семьи — Кристофер Ферт.
Ральф совершенно спокойно ждал, когда начнется эта процедура. Он давно был знаком с решением отца. Когда тот сообщил ему около года назад, что поделил все свое состояние между сыном и Элизабет поровну, Ральф не был ни удивлен, ни расстроен. Он прекрасно понимал, что настоящего преемника у отца нет: ни он, ни мачеха не смогут управлять огромной империей.
У отца, который был всегда справедлив, оставался единственный выход — обеспечить будущее своих самых дорогих людей в равной степени на несколько жизней вперед, предоставляя им право решать свои проблемы самостоятельно. И тот и другой могли продолжить его дело или продать все движимое и недвижимое имущество и спокойно жить на проценты.
Грин-старший давно потерял надежду на то, что сын займет его место и будет руководить бизнесом, но в неординарной ситуации люди иногда ведут себя непредсказуемо. Отец, как всегда, оставил дверь открытой. Его сын мог попробовать стать предпринимателем.
Но умирать отец не собирался, это Ральф знал совершенно точно. Когда он сообщил сыну о том, что составил новое завещание, Ральф только пожал плечами и мрачно пошутил что-то насчет того, что не стоит искушать женщину. Отец иронично посмотрел на Ральфа, улыбнулся краем губ и сказал, что не собирается предоставлять Элизабет свободу, во всяком случае еще лет двадцать. Да и через двадцать лет, заметил он, у него еще останутся силы, чтобы женщина рядом с ним чувствовала себя счастливой. Ральф промолчал. Он в который раз почувствовал себя мальчишкой, который прислушивается к звукам, доносящимся из спальни взрослых.
Он понял, что невольно выдает себя. Ему не было никакого дела до того, как отец распорядится своим имуществом, просто мучительно хотелось услышать имя Элизабет. В который раз он понял, что никак не может прогнать ее из своих мыслей и из своего сердца.
Отец ничего не понял. Они старались обходить тему давнишнего разговора о привилегиях богатства и связанных с этим разногласиях. Видимо, Грин-старший был удивлен таким невниманием сына к вопросу наследства, но промолчал. Он всего лишь проинформировал Ральфа о своем решении.
Кто же знал, что все обернется таким вот образом…
В назначенный час все собрались в офисе адвоката. Тот сидел во главе большого стола, сосредоточенно перекладывая бумаги. Ральф и Элизабет сидели друг против друга. Рядом с Элизабет устроился дядя, а Уильям Мортенсен занял кресло рядом с сыном своего друга и компаньона.
Ральф так давно выбыл из этого круга, что не хотел и не знал, о чем говорить с самыми близкими людьми отца. Притворяться не хотелось, а элементарное чувство такта подсказывало, что единственный выход в данной ситуации — хранить спокойствие и быть равнодушно-вежливым. Он внимательно рассматривал свои руки, как будто мог найти в них что-то новое, и ждал начала…
Кристофер Ферт поднял голову от бумаг, обвел всех присутствующих внимательным и долгим взглядом, потом, коротко вздохнув, начал чтение завещания.
Когда он закончил, в кабинете повисла долгая пауза. Ральф поднял глаза от рук, от созерцания которых не отрывался последние десять минут, и увидел, что все настороженно смотрят на него. Смысл взглядов был предельно ясен: все ждали его слов. А что, собственно, он мог сказать, когда суть изложенного была предельно ясна: отец все свое состояние завещал жене, не оставив сыну ни цента и не упомянув его даже косвенно в последнем своем обращении к родным.
Ральф почувствовал, что у него коченеет тело, хотя в кабинете было тепло, если не сказать душно. Он был потрясен до глубины души. Дело не в деньгах. Однажды добровольно отказавшись от них, он никогда не рассчитывал на наступление других времен. К тому же ему вполне хватало того, что он зарабатывал. Но то, что отец почему-то порвал с ним отношения, убило его. Что могло произойти после последнего разговора? Что заставило отца так однозначно показать сыну, что он глубоко оскорблен?
Ральф смотрел на вопросительные лица и молчал. Язык отказывался произносить что-либо. Мысли застревали в голове, не успевая оформиться во фразы. Он понимал, что выглядит нелепо и его молчание каждый истолкует по-своему, но ничего не мог поделать. Он только пожал плечами и опустил голову. Он был раздавлен.
— Я… — как сквозь вату услышал он тихий голос Элизабет, — я хочу сказать… Ральф, посмотри на меня.
Ральф поднял голову и понял, что почти не различает ее лица: в глазах щипало от слез. Что она могла сказать, что объяснить?
— Ральф, это какое-то недоразумение… — Она говорила очень тихо, но каждое слово эхом отдавалось в густой тишине.
— По-моему, все предельно ясно, — не выдержал дядя и решил вмешаться. — Мы все слышали, как именно он распорядился своими деньгами. Все досталось тебе. Не так ли? — Хью обвел взглядом присутствующих, ища поддержки.
Ральф не понимал, почему дядя так доволен завещанием. Он ведь должен быть оскорблен тем, что брат ни словом не упомянул и о нем тоже. Хотя… Теперь он начинал догадываться, что значит развязный и интимный тон с Элизабет… Дядя надеется, что настоящим наследником будет он, если ему удастся жениться на вдове брата. Как отлично все складывается! Кстати, отец ничего не сказал о том, что он против того, чтобы его вдова выходила замуж.
Да, все вело к тому, что мачеха и дядя в сговоре. Ей достается все, а он должен всего лишь повести ее под венец. Все так просто… Вот и мотив…
— Перестань, Хью, — немного раздраженно остановила его Элизабет. — Я не об этом хотела говорить. Дайте мне закончить. Ральф, прошу тебя, выслушай мое предложение.
Ральф опять попытался сосредоточиться на ее красивом лице. Он с усилием сфокусировал взгляд. Боже, до чего она хороша! Темные круги под глазами не портили ее, а делали лицо более утонченным и трагичным. Лицо было нервным и очень бледным. Полные губы сжались и превратились почти в точку. Он знал этот ее жест: она всегда так делала, когда очень волновалась. Но ничто не могло обезобразить ее. Она и в отчаянии, и в слезах, которые делают некрасивой любую женщину, была хороша. Выражение ее глаз заставило Ральфа усомниться в своих умозаключениях: не может человек быть так лжив. Она должна торжествовать, что все так удачно сложилось и она теперь полноправная и единственная хозяйка всей империи. Если же она влюблена в дядю, то тем более в ее глазах должен быть совершенно другой блеск…
Нет, в ее глазах были боль и решимость.
— Слушаю тебя, — произнес Ральф через силу. — Что ты хочешь сказать?
— Я хочу предложить… — мягко начала она через минутную паузу, — и, пожалуйста, не отказывайся. Я знаю, отец одобрил бы меня. Я не могу понять, зачем ему потребовалось изменять завещание. Но, уверяю, он жалеет об этом. И только я могу исправить…
— Что исправить? — Ральф разозлился — она ничего не поняла! — Дело не в деньгах. Ты прекрасно это знаешь. Я не могу понять…
— Прости, Ральф, — прошептала она, и ее щеки чуть порозовели.
Ральф усмехнулся — все-таки отец не зря выбрал ее, она поразительно умна.
— И все-таки я закончу, — продолжила она. — Призываю вас всех в свидетели. — Она посмотрела
