— Да что вы теперь сможете искупить… — Она вдруг обмякла и обреченно махнула рукой. — Ничего не поправить. Просто я всегда попадаю… Господи, зачем я вам все это объясняю. Лучше бы вы никогда не приходили сюда.
— Вот мои координаты, — миролюбиво проговорил Ральф и протянул ей визитку. — Если вы решите, чем я могу быть вам полезен, всегда к вашим услугам. А о возмещении убытков мы уже поговорили с этим господином.
Шэрон покрутила визитку в руках, не понимая, чем может быть ей полезна эта бумажка, потом бросила ее на песок, резко повернулась и пошла ко второй машине.
Ральф не обиделся, а скорее расстроился, что ничем не смог утешить девушку. Она была так трогательна и в своем гневе, и в своем отчаянии. В последний момент он заметил, что ее глаза вдруг покраснели, а когда она направлялась к машине, худенькие плечики вздрагивали. Он посмотрел на Рона. Тот довольно ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска. Ральф холодно взглянул на него и, не прощаясь, сел в машину. Он найдет способ встретиться с этой девушкой и понять, что же произошло на самом деле. Она не могла так отчаянно расстроиться из-за рядового срыва съемок. В конце концов, пока он сидел на пляже, она довольно долго говорила с руководителем демонстрантов. Этого материала вполне могло хватить для небольшого репортажа в выпуске новостей. Здесь какая-то другая причина. Его неуклюжесть просто спровоцировала взрыв.
Сказать, что Шэрон была расстроена происшествием, — значит ничего не сказать. Она была в отчаянии. Нет, в ярости. До каких пор вот такие лощеные, уверенные в себе, благополучные молодчики будут портить ей жизнь?! Что ему понадобилось на пляже именно в тот момент, когда она делала свой репортаж? Сидел бы себе дома, потягивая коктейль, а не болтался бы по пустынному берегу океана.
Почему он должен был именно потягивать коктейль, Шэрон не знала, но отчего-то его лицо и манера держаться вызвали в ее воображении именно эту картину. Мягкие кресла, тяжелые шторы, отблески живого огня и запотевший высокий стакан…
Она ненавидела такой стиль, хотя выросла в весьма благополучном доме. Она сама могла бы проводить целые дни в праздности и неге, но ей до коликов в животе претила размеренность и стабильность. А тяжелые плотные шторы и глубокие бархатные кресла были из такой жизни.
Именно поэтому она почти шесть лет назад практически убежала из дому, от рассчитанной до мельчайших подробностей жизни.
Шэрон хотела всего в этой жизни добиться сама. Но ею руководили не честолюбивые мечты, а желание быть в гуще событий, чтобы каждый день был не похож на предыдущий. Ей даже не нравилось, что времена года на земле менялись с завидным постоянством. С самого детства ей хотелось, чтобы случилось что-нибудь непредвиденное: за летом наступила бы весна, а потом опять лето, потом зима… Чтобы вдруг однажды утром не взошло солнце. А комиссар полиции оказался бы самым что ни на есть отъявленным негодяем или серийным убийцей. Ей не хотелось, как всем нормальным девочкам, в определенное время выйти замуж, потому что так делали все. И влюбляться тоже совершенно не хотелось, это тоже было предсказано и скучно. Ужасно скучно!
Шэрон выбрала себе потрясающе увлекательную профессию: она всегда хотела быть адвокатом. Это было именно то, что ей нужно: каждый раз новые люди, новые обстоятельства дела, новые проблемы, которые с первого взгляда кажутся неразрешимыми. Девочкой она мечтала о том, как будет распутывать самые запутанные главы дел своих подзащитных и находить лазейки. Она так все хорошо придумала… Если бы не вылощенные хлысты, которыми кишит мир!
Ее так хорошо спланированная жизнь разрушилась в один день. Целых два года она была девочкой на побегушках. Но какой! Практически все дела, которые вел ее шеф, готовила она. Она рылась в документах, работала со свидетелями, готовила линию защиты. Ее красавцу-шефу достаточно было блеснуть красноречием в суде — и все заседатели были у его ног. Потом прослезившийся клиент долго благодарил его за искусно проделанную работу. А Шэрон получала легкий небрежный кивок в знак оценки ее заслуг. Она не обижалась, понимая, что такова цена за науку. Когда-то должен наступить день ее собственного триумфа. Не то чтобы она была тщеславна, но хотелось почувствовать полное удовлетворение от своей работы. Что скрывать, ей очень хотелось, чтобы к ее небольшой груди приникала голова благодарных родственников и о ее блестящей речи в суде пестрели бы заголовками все газеты, а обвинитель скрежетал бы зубами оттого, что ей удалось его обставить. Увлекательная работа, ничего не скажешь.
Она спокойно терпела до того дня, пока шеф не объявил ей, что он доверяет своей помощнице принять клиента и вести собственное дело. Она чуть не скакала на одной ножке… Глупая! Можно было догадаться, что к хорошему быстро привыкают…
В тот день, когда вся подготовительная работа была проделана, дорогой шеф взял в руки увесистую папку, потрепал ее по щеке и сказал, что она умница как всегда. Шэрон сначала не поняла, даже слегка покраснела от удовольствия. Через пару минут она пришла в ярость. Шеф решил, что, пожалуй, ей еще рано самостоятельно выступать в суде и что будет лучше, если он сделает это сам. Тем более что дело получило такую огласку и привлекло внимание прессы…
Нет, она не стала спорить, потому что в один миг ей стало невыносимо скучно. Она поняла, что тратит свою жизнь на череду повторяющихся действий. Она ждет, надеется, работает как сумасшедшая, а он приходит и забирает. Как день и ночь, как времена года…
Спорить? Доказывать? Просить? Она видела только один выход — надо что-то менять. Можно было поменять шефа. Или открыть свое дело. Но она вдруг поняла, что ей больше вообще не хочется этим заниматься. Слишком долго она ждала. А пока длилось это ожидание, она бегала по кругу. По тому же кругу, от которого так хотела убежать. Каждое новое дело будет похоже на предыдущее. И так будет всегда. Скорее всего, она просто неправильно придумала свою жизнь и выбрала не ту мечту.
И тогда Шэрон решила, что нужно поменять жизнь. А поскольку она не знала, что теперь должно стать ее мечтой, то решила погостить у отца и позволить судьбе самой немного пораспоряжаться ее временем. Иногда стоит расслабиться и не пытаться что-то решать, тогда в голову приходят удивительные мысли.
Поэтому Шэрон и оказалась здесь. В городе, с которым она рассталась из-за того, что здесь было все предрешено и невыносимо скучно. Когда она вернулась домой, то поняла, что в жизни должны быть приятные тихие минуты, когда не надо никуда нестись. В этом тоже есть своя прелесть…
Отец встретил ее с неподражаемой сдержанностью, и если бы она иногда не ловила на себе его ласковый и грустный взгляд, то решила бы, что он совершенно не любит ее и не интересуется ее проблемами.
Так было всегда. Они жили вдвоем с отцом целую вечность и никогда не досаждали друг другу лишними словами и лишними чувствами.
Он сдержанно спрашивал ее о делах в школе, она быстро что-то отвечала и бежала дальше, туда, где было весело. А папа… Папа был и будет всегда. Сдержанный, спокойный, молчаливый. Маму она совершенно не помнила. Да и не хотела помнить. Это было больно. Она умерла, когда Шэрон не исполнилось еще и пяти лет. Может быть, если бы отец говорил о ней или вспоминал что-то, но он никогда даже имени ее не произносил. И фотографию убрал куда-то очень далеко. Шэрон и не пыталась ее найти. Ей не нужна была память и боль. А в жизни было так много интересного!
Счастье от тихого и однообразного течения жизни продолжалось неделю. Потом Шэрон забеспокоилась. Ее деятельная натура требовала развития и продолжения. Но здесь совершенно нечего было развивать. В ту минуту, когда она уже собиралась бежать по своему обыкновению, отец мимоходом сказал, что главный редактор отдела новостей на местном телевидении ищет репортера.
Шэрон остановилась на полпути, замерла, а потом поняла, что судьба не теряла даром времени, и решила все-таки кое-что предложить девушке, которая так терпеливо и так долго ждала.
Она подсела к отцу, который спокойно допивал утренний кофе, и стала аккуратно выведывать, что требуется от кандидата на эту должность. Отец долго и обстоятельно объяснял, что этой профессии учатся, что нужен опыт работы, что телевидение очень специфическая вещь. Но чем больше он говорил о том, что это практически невозможно, тем больше Шэрон хотелось заняться именно этой работой. Быть в гуще событий, общаться с разными людьми, быть там, где происходит что-то потрясающее… А потом телевидение — это то, чего она совершенно не знает. Не об этом ли можно мечтать?
