Отец видел, как дочь сгорает от нетерпения, и приводил невообразимое количество аргументов против того, что это занятие может ей подойти. Как же хорошо он, оказывается, ее знает. Расчет был абсолютно точным. Через пятнадцать минут Шэрон до беспамятства захотелось получить эту должность. Ей даже не жалко было лет, потраченных на изучение юриспруденции. В конце концов, никакое знание лишним не бывает, а то, что она работала в суде, даст ей возможность делать блестящие криминальные репортажи!
Когда она прямо заявила об этом отцу, он только пожал плечами и сказал, что, к сожалению, ничем не сможет ей помочь. Если ей так интересно убедиться в том, что ее ни за что не возьмут, то пусть позвонит по этому номеру. Он положил на стол визитную карточку главного редактора и заметил, что он очень тяжелый человек.
Шэрон еле дождалась, когда отец уйдет на службу, и кинулась к телефону. Применив все свое обаяние, она смогла добиться аудиенции у главного редактора, и через два дня была принята на работу с испытательным сроком. Только через пару недель Шэрон догадалась о хитрых маневрах отца, который очень не хотел, чтобы дочь опять сорвалась из дому в поисках неизвестной мечты. Как ей не пришло в голову, что он фактически был владельцем телекомпании, потому что владел частью акций «Грин инкорпорейшн»? А создателем местной студии телевидения как раз и была «Грин инкорпорейшн». Игрушка мистера Грина. Он мог покупать центральные каналы, но довольствовался только местной студией, потому что ему нравилось что-то делать из простых человеческих побуждений. Его родной город мог гордиться своим телевидением — оно было интересным и очень профессиональным.
Шэрон поняла это почти сразу. Здесь действительно умели и хотели работать. Только гордость и въедливость помогли ей в первые месяцы не сойти с ума от сознания собственной никчемности. Она ничего не знала и ничего не умела. По взглядам коллег она быстро поняла, что они относятся к ее попыткам, как к игре в куклы маленькой капризной девочки, которая решила попробовать новую игрушку.
Никакие ее прошлые знания не помогали. Она часами просиживала в монтажной, заглядывала через плечо в листки редакторов, моталась на чужие репортажи, пока не столько мозгами, сколько руками, ногами, ушами не почувствовала кухню телевидения. Она даже не решалась попросить доверить ей собственный репортаж, потому что понимала, что люди просто истратят свое время на ее очередной каприз. Но время шло, и накануне главный редактор, который все это время приглядывался к дочке босса, вызвал ее и дал задание.
И что?! И ничего… Материала, конечно, хватит. Они сняли довольно много. Но дело-то не в этом. Она первый раз делала дело, которое ей действительно по-настоящему нравилось. Она так хорошо все придумала. А он не дал ей довести все до конца. Сбил как гаубица самолет.
Она чуть не расплакалась, когда он протянул ей визитку. Нашел чем утешить…
Шэрон оглянулась и поняла, что все в машине молчат. Такого никогда не бывало. Обычно все болтали, обсуждая съемку. Или говорили о том, как лучше смонтировать репортаж и каким номером вставить его в блок новостей. Ей стало стыдно. Вместо того чтобы поблагодарить группу, она позволяет себе холить свою дурацкую обиду. Она повела плечами, чтобы размять затекшие мышцы, и растянула губы в улыбке. Ничего, он еще пожалеет, что родился на свет, пообещала себе Шэрон и забыла о неприятном незнакомце.
Ральф вошел в дом и услышал возбужденные голоса Элизабет и дяди. В другой момент он спокойно бы поднялся к себе и не стал бы прислушиваться, но не сейчас.
Дядя, который появился здесь так внезапно, должен был уехать после похорон и оглашения завещания, однако, по-видимому, не собирался этого делать. Более того, по его тону Ральф понял, что тот в чем-то горячо убеждает мачеху. Ее ответов он почти не слышал: она говорила очень тихо и как-то вяло. Ральф, стараясь не шуметь, подошел поближе к дверям гостиной и замер. Отсюда он мог все отлично слышать, а они не подозревали, что кто-то может быть посвящен в их спор.
— Я устал тебе повторять, что все нужно сделать как можно быстрее, — раздраженно говорил Хью. — Каждый день прибавляет новые сложности. Неужели это непонятно?
— Я не вижу, зачем нужно торопиться, — медленно и тихо ответила Лиз. — Пойми, сейчас это будет выглядеть вызывающе…
— А через месяц это будет выглядеть вполне уместно? Ты это хочешь сказать? — зло засмеялся он.
— И через месяц это нельзя делать, ты прав, — согласилась Лиз. — Я думаю…
— Надо же, ты еще и думаешь, — почти прошипел Хью. — Здесь надо не думать, а действовать. И немедленно. Этого никогда никто не одобрит. Чего ты ждешь? Чтобы Ральф благословил тебя? Тебе так важно знать его мнение?
— Напрасно ты так, — вяло возразила Элизабет, — Ральф тут совершенно ни при чем. Мне не нужно спрашивать ни у кого разрешения. Просто я сама не уверена.
— Ты сведешь меня с ума. — Ральф слышал, что Хью еле сдерживается, чтобы не кричать. — Вчера ты была уверена. Два месяца назад ты была уверена. Более того, ты сама заварила всю эту кашу. Ты убедила меня в том, что только так и надо делать. А теперь, когда все готово, ты делаешь вид, что это была не твоя идея.
— Хью, — голос Элизабет был надтреснутым и тусклым, — я ни от чего не отказываюсь. Мы обсудили это давным-давно. И от своего решения я не отступлю. Просто я прошу дать мне время. Поверь, мне сейчас действительно очень тяжело.
— Я не собираюсь тебя утешать, дорогая моя, — язвительно заметил дядя. — Слишком поздно, не правда ли? Если ты ищешь родственную душу, можешь пригласить сюда твоего пасынка. Хотя, думаю, после всего, что сегодня произошло, он не захочет вытирать тебе слезы. Тебе не кажется, что вся эта история как-то дурно пахнет?
— Прости, Хью, — в голосе Элизабет зазвенели слезы, но она вдруг как-то встрепенулась, — ты не имеешь права так говорить со мной. Для меня это такой же шок, как и для всех. Думаю, тебе это хорошо известно. Мне бы очень хотелось знать, что произошло… — Голос Элизабет оборвался, и повисла тишина.
Ральф слышал, как дядя несколько раз прошелся по комнате, потом налил что-то в стакан, после чего сел в кресло.
— Хорошо, Лиз, — услышал он через некоторое время. — Я даю тебе два дня. Ты слышишь меня? Ровно два дня. После этого я буду действовать так, как считаю нужным. Прости, но обессиленная женщина не партнер. У тебя есть время. Думай.
Элизабет промолчала, а Хью через несколько секунд вышел из гостиной. Он был раздосадован, потому что так ничего и не добился. Ральф видел это по его затылку и напряженной спине, когда он поднимался по лестнице. Хью не заметил бы племянника, даже если бы тот стоял прямо перед ним, до того он был погружен в свои мысли.
Первым побуждением Ральфа было войти в гостиную и просто посмотреть на мачеху. Подслушанный разговор практически не оставил сомнений, что они оба преступники. Как хорошо все придумано! Классический сюжет. Вовремя умерший старый муж, молодая красивая жена, которая получает все наследство, и мужчина, который женится на ней и делит с ней горе утраты и унаследованное состояние. Все просто и до боли пошло.
Но что-то не складывается. Женщину начинают мучить сомнения. Если на нее надавить, то, пожалуй, муки совести заставят ее начать каяться. Да, здесь надо действовать незамедлительно… Конечно, у дяди есть все основания дать ей всего лишь два дня. Пока она не решила, что их действия слишком очевидны. К тому же появилась проблема. Это он, Ральф, который заявил, что ему потребуется неделя, чтобы во всем разобраться.
Если он сейчас войдет к Элизабет и скажет, что слышал разговор, то она не сможет отпереться…
Но Ральф остановил себя. Каким же он будет выглядеть идиотом, если они говорили о чем-то другом. Обвинить человека в преднамеренном убийстве не так-то легко. Для этого нужны основания. А у него их просто нет. О чем они говорили? Что имел в виду дядя? А если Элизабет просто не захочет с ним
