— Фазыл пришёл? — обрадовался Рустам.
— Да, он.
— Ну если так, то приготовьте нам плов…
На этих словах Рустам осёкся и добавил как-то виновато:
— Если, конечно, у нас хоть немного рису есть…
— Найду, сынок, найду, как для такого случая не найти.
Фазыл шагнул через порог, нагнув голову. Тётушка Хаджия успокоительно и подбадривающе погладила его по плечу.
— Заходи, сынок, ждёт он тебя, не дождётся. И не особенно переживай.
— Я уж и так чуть грех на душу не взял. Вижу, совсем совесть потерял человек — врежу, думаю, по лбу заводной ручкой и пикнуть не успеет, как богу своему душу поганую отдаст…
— Нет, нет, сынок, не позволяй себе такого, не дай себя нечистому попутать.
Фазыл порывисто бросился к Рустаму, крепко обнял его. Рустам тоже успокаивающе похлопал друга по плечу, как бы говоря: «Не переживай, не рви себе душу. Кто может поверить этим бредням!»
— Эх, дружище, ты вот успокаиваешь, подбадриваешь меня, — сдавленным голосом заговорил Фазыл. — А как я теперь Мухаббат в лицо глядеть буду?
— Ничего, — ответил Рустам. — Я ей верю точно так же, как и тебе.
В комнате появились тётушка Хаджия со Светой.
— Послушай, сынок, что Света говорит! — взволнованно заговорила тётушка Хаджия.
— Что? — насторожился Рустам.
— Фазыл-ака собрал и увязая все свои вещи, — начала Света. — Решил в свой кишлак возвращаться. Вот, даже письмо вам написал…
Света шагнула к Рустаму и вложила ему в руки письмо.
— Это правда. Я действительно собрался уехать, — признался Фазыл. — Не теперь, конечно, никуда я отсюда не уеду!
— И не вздумай! Что тогда люди скажут? «Значит, не сплетни всё это, а сущая правда, если Фазыл убежал!» Нам тогда и глаз от земли было бы не поднять. Со стыда сгорели бы.
— Никуда он не уедет, — твёрдо сказал Рустам. — А ну-ка, готовьте живее на стол!
— Сейчас, сынок, всё уже готово, — обрадованно отозвалась тётушка Хаджия. Потом, повернувшись к Свете: — Пойдём, Сапурахон, помоги мне.
— Недаром говорят: сохрани тебя господь от несправедливого навета, как от неизбавимой болезни, — проговорил Фазыл и сел.
— Да-а, — протянул, соглашаясь с другом, Рустам.
… Мухаббат не могла успокоиться до самого вечера.
Выщипывая из каждой очередной коробочки дольки хлопка, она думала: «Одарил бы ты всех на свете этой своей нежной, непорочной белизной», — и надолго замирала, уставившись на пушистый, белоснежный комочек. Налюбовавшись горсткой шелковисто мягкого хлопка, нехотя бросала его в фартук. Всё тело ломило, будто побитое. И не от усталости, конечно. А на душе такая боль, что Мухаббат до крови закусывает губу, чтобы не закричать на всё поле. В конце концов она не выдерживает. Забросив на край карты фартук, быстрым шагом идёт, почти бежит в ту сторону, где работает Максум-бобо.
Догадавшись о намерениях подруги, наперерез ей бросилась Каромат:
— Послушай меня, сумасшедшая женщина! Прежде чем делать что-нибудь, нормальные люди трижды подумают. Ты что, хочешь пойти и подраться со своим дядей? И что ты этим добьёшься? Дашь людям повод называть себя хулиганкой, ветреной и я ещё не знаю какой?..
— А что же мне остаётся делать, подруженька? — уронив голову на плечо Каромат, всхлипнула Мухаббат.
— Напиши заявление Халмурадову. Пусть разберётся, где чёрное, а где белое, — рассудительно посоветовала Каромат. — Давай вместе к нему сходим.
Секретарь парткома сидел в кабинете один. Склонившись к столу, он что-то писал. Увидев входящих Каромат и Мухаббат, Халмурадов отодвинул полуисписанный листок бумаги.
— Заходите, пожалуйста. Ну, как у вас дела?
— Вот по делам-то мы к вам и пришли, — грустно отвечала Мухаббат.
— Что это глаза у тебя красные? Плакала?
— Нет… — едва смогла ответить Мухаббат и тут же безудержно разрыдалась.
Халмурадов в недоумении соскочил с места и подбежал к Мухаббат.
— Что, наконец, случилось?
Горе, которое обрушилось на Мухаббат, перехватило ей горло. Она не могла говорить. Даже дышать стало трудно. Язык одеревенел, не подчиняясь. Поняв, что в таком состоянии Мухаббат даже слова не вымолвить, Каромат сама подробно, обстоятельно рассказала обо всём парторгу.
Халмурадов тут же написал что-то на листке бумаги, сложил его вчетверо и позвал сторожа:
— Вот эту записку сейчас же отнеси Максуму-бобо. И скажи ему заодно, чтобы сегодня же к шести часам был у меня!
Потом, повернувшись к Мухаббат:
— Не расстраивайся, сестрёнка. Мы сумеем подрезать крылья всяким любителям сеять смуту и вносить разлад между добрыми людьми.
Мухаббат благодарно глянула на Халмурадова.
С замиранием сердца подходил в назначенное время к правлению Максум-бобо. О чём и какой был разговор в кабинете парторга, неизвестно, только вышел оттуда старик притихший и растерянный. Постояв в какой-то странной задумчивости на крыльце, он неуверенной, шаркающей походкой направился прямиком в мечеть.
…Тётушка Хаджия, едва увидев появившуюся в дверях невестку, вскочила с места.
— Ненаглядная моя, пришла наконец! А я всё ждала тебя, не разогревала обеда. Как замечательно, что и Каромат с тобой. Давненько она у нас не бывала.
— Не скучаете, Рустам-ака? И вам, Фазыл-ака, мы очень рады, — через силу улыбнувшись, сказала приветливо Мухаббат, едва войдя в комнату.
— Пришла, наконец! Очень уж ты скучать нас заставила, — тоже наигранно весело встретил жену Рустам.
— Ассалом алейкум! — раздался неожиданно знакомый рокочущий бас. — Приятного вам всем аппетита…
— Ильяс-палван! — обрадованно вскрикнул и вскочил с места Рустам, чуть не опрокинув столик. — Проходи, проходи, дорогой… Вот кстати!
И протянул Ильясу-палвану обе руки. Тот так тиснул ладонь Рустама, что он даже присел и поморщился от боли.
— Нельзя ли потише, медведь! Ты же мне кости переломаешь…
Все рассмеялись.
Ильяс-палван по-прежнему разносил письма в кишлаке. Но теперь он шагал по улицам бодро, смело и весело смотрел людям в глаза. Да и в каждом дворе ждали его без тревожного, тоскливого замирания сердца. Чёрные письма давно уже не приходили, а шли совсем другие, Того приглашают на свадьбу, другой получает радостную весть от сына или дочери, поступивших в институт или техникум, третьему идут письма с какой-нибудь далёкой стройки: поздравьте, мол, дорогие родители, награждён орденом, четвёртому… Одним словом, другие, совсем другие пошли письма. Потому и оттаял душою Ильяс-палван, потому и ходит по кишлаку весёлый, могучая грудь колесом.
— Да ты садись, сынок, садись, — захлопотала тётушка Хаджия.
— Ну где там плов, готов? — спросил Рустам, а потом, повернувшись к Ильясу-палвану: — Может быть, по маленькой, а? Сейчас организуем.
— Ну нет! — решительно отрезал тот. — Вы же знаете, я давно уже капли в рот не беру. С тех пор, как чёрные письма перестали приходить. А вот плова с удовольствием отведаю.
Ильяс-палван подсел поближе к дастархану.
