Зяма, твой зубной протезик, Что с улыбкою твоею Он мне скажет: «Здравствуй, Дезик». Посидели б мы не пьяно, Просто так, не без приятства. Подала бы Галиванна Нам с тобой вино и яства… Давид Самойлович, как ребенок, радовался напиткам, привезенным Гердтами из Москвы, и особенно обыкновенной московской водке. За рюмочкой крепкой «белой» они вспоминали московских друзей, по которым Самойлов скучал. Но главное в их разговорах сводилось к чтению стихов: оба они знали огромное их количество.
И через одно стихотворение возвращались то к Пушкину, то к Пастернаку.
…Мы с тобой поговорили О поэзии и прочем. Помолчали, покурили. Подремали, между прочим. Но не вышло так, однако. Ты проехал, Зяма, криво. «Быть (читай у Пастернака) Знаменитым некрасиво». И теперь я жду свиданья. Как стареющая дама. В общем, Зяма, до свиданья. До свиданья, в общем, Зяма. А вот еще одно письмо-стихотворение Давида Самойлова, посвященное Гердту:
Ты, Зяма, на меня в обиде. Я был не в наилучшем виде. Но по совету сердцеведа: Не верь, не верь поэту, деда! Мой друг, считай меня Мазепой, А если хочешь, даже Карлом. Но в жизни, друг, — в моей нелепой — Есть все же многое за кадром. А там, за кадром, милый Зяма, Быть может, и таятся драмы. Прекрасная, быть может, Дама, А может, вовсе нету дамы. Там, Зяма, может быть, есть зимы, Тоска, заботы и желанья, Которые невыразимы И недостойны оправданья. И это дань сопротивленью И, может быть, непокоренье Тому отвратному явленью, Названье коему старенье. И, может быть, сама столица, Которую я вижу редко, Сама зовет меня напиться. Возможно, даже слишком крепко. Возможно, это все бравада И дрянь какая-то поперла. Но мне стихов уже не надо, И рифма раздирает горло… Кто-то, кажется, Александр Моисеевич Городницкий, рассказывал мне, что в одной из бесед между Самойловым и Гердтом зашла речь о Николае Заболоцком — поэте, которого очень оба любили, читали вместе его стихи. Зиновий Ефимович прочел «Журавлей» Заболоцкого:
Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели. Утопая в небе, журавли… После этого Самойлов спросил: «А знакомо ли тебе стихотворение 1947 года?» Тогда Заболоцкий, только что вернувшийся из лагерного ада, написал стихи, посвященные жене Екатерине Ивановне, которая провела страшные годы блокады в Ленинграде. Вот строфа из этого стихотворения:
Взгляд ее был грозен и печален, Но она твердила всякий раз:
