Как вся вселенная – один лишь сон.Строй храм себе на тучах пятиглавый, И ты услышишь колокольный звонИ Ангелов, скользящих через травы,И узришь мантии моей виссон. –34 Вдруг всё исчезло. Снова на пирогеПо зыбкому мы плыли серебру,И не было препятствий на дороге.Река не уступала уж Днепру, Прошедшему через свои пороги,И коегде уж жалкую дыруМы проплывали, где дикарь убогийВ шалашике жил, словно на пиру. Однажды ночью мирный наш сожительУполз кудато в первобытный лес,Он тоже был когдато райский житель, Привыкший к музыке лесных чудес.И сам я неохотно старый кительНадел, как будто бы со сцены слез.35 И задымились всюду пароходы,И застучали нудные моторы.Загоготали чтото о свободе,Враждебные на нас бросая взоры. Потребовали паспортов при входе,Изза мартышки затевали споры,И были мы в совсем чужом народе,И нужно было прятаться за шоры. Пришли фотографы снимать крушенцевИ журналисты, словно стая ос,И спрятались мы за Христа Младенца, Что к нише храма древнего прирос...Потом проснулись в городе ЛоренцоМеж лилий красных и душистых роз.36 В недавно побеленной комнатушкеНочная творческая тишина.Вблизи на ослепительной подушкеЛежит, как Ангел, спящая жена. Из полутьмы я вижу безделушки,Портреты мертвых, переплет окна,И книги, рукописи да игрушки.Я не в объятьях сладостного сна, Хоть Гипноз и стоит на шифоньерке.Я дома у себя, хоть видел БогаТак ясно, как тома на этажерке. И не пил я дурманящего грога,А как ракета лишь при фейерверкеВзвился, чтоб отдохнуть во сне немного.37 Сон – половина жизни нестерпимой,И лучшая наверное из них:Во сне крылатые мы серафимы,Во сне струится серебристый стих. Все утомленные юдольной схимойНаходят лишь во сне себя самих,И мир, на мозговом экране зримый,Важнее очевидностей нагих. И даже Смерть, стучащаяся в двери,Не что иное, как последний сон,Где все осуществляются химеры, Где с Богом запою я в унисонКосмической трагедии размеромНа сцене храма с тысячью колонн.