Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

По снегу кружатся галки.
В снежной я пыли, как Гектор,
Волочусь за Ахиллесом.
Кровь из ран – ручей рубинный.
Звезды уж зажглись над лесом,
Неба фейерверк старинный.
Под резным троянским шлемом
В черепе кружатся сферы:
Мертвый всё еще к проблемам
Обращен погибшей веры.
А вороны в диком танце
Каркают, слетая смело
На окровавленный панцирь,
Чтобы расклевать мне тело.
Ночь идет Самаритянка,
Черный саван расстилая.
Не одна уже полянка
Спит на лоне Адоная.
Мне, сраженному герою,
Честь отказана могилы,
Мух стервятных буду рою,
По оракулу Сивиллы,
Предан я для разложенья.
Все надежды обманули,
Сорваны все облаченья,
Ноги хилые разули.
Псам я отдан на съеденье,
Мысль запуталася в сети,
В голове коловращенье,
Плечи истязуют плети.

КОРЯВОЕ ДЕРЕВЦО

Веточки покрылись изумрудом.
Самый жалкий кустик как король...
И ищу я, пораженный чудом,
В этот рай таинственный пароль.
Я согбенный лишь седой ребенок,
Выросший меж книжных пирамид,
Утомленный от идейных гонок
И бессчетных тесных хризалид.
Как хотелось бы пустить мне корни
Где­нибудь меж трубок белены,
И корявый ствол из щели горной
В изумрудах царственной весны!
Как бы я любил свои листочки
Клейкие, прозрачные, как воск,
Как бы я влюблялся в ветерочки,
И какой имел бы славный лоск.
Я не думал бы совсем о смерти,
Даже если б снежный видел пух,
И исчез бы в синей водоверти,
Как бессмертный, лучезарный дух.

ОТХОДНАЯ

          Я умираю, это очевидно:
Лениво движется по жилам кровь,
Как в изморозь внезапную ехидна,
          И сердце на заре не бьется вновь
С восторгом тихим при восходе солнца,
И не ищу я окрыленных слов.
          И хочется мне запахнуть оконце,
Чтоб отдохнуть, как червячок в коконе,
И опуститься на могилы донце.
          А дух, уставший в горестном загоне,
Стремится отделиться от темницы
При отходящих колокольном звоне,
          И продолжать, как солнечная птица,
Свой путь в безбрежности неискрылимой,
Огнем неопалимая орлица.
          И Бог, досель еще нигде незримый,
Быть может, выйдет скоро мне навстречу
И братья с Ним, меньшие серафимы.
          Я зря себя уж целый век калечу,
И ни к чему наверно не приду,
Хотя Отцу не раз противоречу.
          И я устал в неправедном суду
Сидеть судьей иль жалким подсудимым,
И подобает в голубом пруду
          Опальному исчезнуть серафиму.