два как-то уж совсем нехорошо. Ей стало страшно, что и она так же уйдет из жизни — нелюбимая и забытая.
Впрочем, была одна вещь, которая пугала ее больше всего. Бесчувственность сверстников. Они лгали, воровали и вели беспутную жизнь, и это было так вопиюще бесцельно, что становилось ясно — они безумны. С каждым днем в окружающем мире оставалось все меньше и меньше сути, и наконец все, что бы ни говорили или делали люди, стало казаться ей бессмысленным. Она видела только страшных, жадных, себялюбивых и ограниченных животных, жаждущих лишь острых ощущений; это были люди, которые не задумывались над своей судьбой, они падали в бездну под аккомпанемент пустопорожней болтовни.
Сьюзен поклялась не быть похожей на них, любой ценой. Но как можно было избавиться от страхов? Когда она перевалила на третий десяток, она поняла: ее поколение стало свидетелем победы мирового зла. Больнее всего было понимать, что когда-то было лучше. И вот уже скоро, слишком скоро, придет и ее очередь умереть, уйти из мира, который стал еще хуже. Она и ее ровесники уйдут из жизни, — не узнав уважения, не оставшись в памяти, их бросит в могилу новое молодое поколение эгоистов. Теперь она стала бояться стареть.
Сьюзен поняла: единственное, чего она не боится, — это смерти. Когда перестаешь задаваться вопросами о происходящем в мире, теряешь способность думать о самоубийстве. Смирившись со смертью, можно делать абсолютно все. Панические вопли собственного сознания перестали пугать ее.
СЬЮЗЕН И СКОТТ: СОЗДАНЫ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА
Сьюзен поняла, что нет ничего страшнее жизни. Поэтому она сняла номер в захудалой гостинице на окраине Манчестера, неподалеку от места, где родилась, легла там на кровать, аккуратно перерезала бритвой толстые синие вены на запястьях и стала ждать, когда наступит время войти в царство вечной ночи.
Наблюдая, как кровь, пульсируя, льется на кровать из горячих разрезов, она чувствовала себя с каждой уходящей секундой счастливее и счастливее. Все тревоги остались позади, и она впервые ясно увидела, как глупо себя вела, и как просто это было — жить спокойно и без страха. Она увидела с потрясающей отчетливостью, — так бывает, когда смотришь на море перед дождем, — как ошибалась в своих представлениях о мире и людях в нем, как тени детства обманули ее и как просто было сделать все правильно. И, конечно же, к этому моменту прозрение едва не опоздало.
Надо было взглянуть в лицо смерти, чтобы увидеть перспективы жизни. Ей захотелось прервать процесс. Но пошевелиться она не могла, а умирать становилось больно. В мозгу заскрипел тихий и пугающий голос.
Он говорил: «Эта тайна приоткрывается лишь в конце бытия. Ты могла бы прожить счастливую земную жизнь, Сьюзен, — просто не надо всего бояться. Но ты предпочла оставить мир, полный радости и смеха, и отправиться в безмолвную тьму, которая похожа на ту темноту, что пугала тебя в детстве, только на этот раз тебе есть чего бояться. Бояться Бесконечного Ничто».
И тогда начали закрываться ее наполненные паникой глаза, и все, что раньше так пугало ее, рванулось ей навстречу.
Если бы не горничная, которая в тот момент вошла в номер, Сьюзен упала бы и потерялась в этом проклятом мире теней.
Оперативно доставленная в больницу и исцеленная снаружи, она приступила к болезненному процессу лечения ран внутренних. Она вернулась в Лондон, чувствуя перед собой новую цель. Она нашла новую работу — в сети супермаркетов. И вот в одном из подразделений компании она познакомилась с человеком, который был настолько ей близок, что они могли бы быть братом и сестрой. Внешне он не представлял собой ничего особенного; его крючковатый нос и выпирающий кадык напомнили ей старые фотографии: такими были мужчины когда-то в прошлом.
Скотт и Сьюзен быстро поженились. Вместе они чувствовали себя достаточно сильными, чтобы выжить. Они дополняли друг друга.
Они сняли скромную квартиру в цокольном этаже дома в Финсбери-Парк и взглянули на мир новыми глазами, словно всегда были вместе, поддерживая друг друга в любых кризисных ситуациях, когда не хватало веры и когда все вокруг становилось невыносимым. Они нашли друг друга в жизни и ежедневно благодарили Господа за то, что пути их пересеклись.
СЬЮЗЕН И СКОТТ: ДОЛГОЖДАННЫЙ ПОКОЙ
Семь лет спустя, уже после их смерти (он повесился в камере, она приняла смертельную дозу эпинефрина), после того как извлекли все обнаженные тела из замурованного погреба у них в доме, чтобы полиция хотя бы приблизительно подсчитала количество жертв, после того как были заданы вопросы — как получилось так, что столько людей исчезло и никто этого не заметил; после того как дом снесли, чтобы прекратить сборища кровожадных зевак, после того как то, что осталось от их жертв, было перезахоронено под звуки публичных изъявлений скорби, и были возложены букеты цветов в пластиковых обертках; после того как все, кто могли, продали эту историю в газету «News of the World», после того как работники социальных служб были наказаны, а политики объяснили, почему такое никогда не может повториться, — газеты продолжали выражать общее мнение:
ВПЕРВЫЕ ПОСЛЕ ФРЕДА И РОЗМАРИ УЭСТ
Или Иэна Брейди и Миры Хиндли. Или доктора Гарольда Шипмена. Или Иэна и Мэри Карр. Или кто там еще вносит сумятицу в национальную статистику количества жертв немотивированных убийств? Скотт и Сьюзен Миллер не походили ни на кого из них, они были совершенно уникальны, но прессе оказалось не под силу придумать что-либо более оригинальное. Их судьбы проанализировали, их родственников проинтервьюировали, мотивы их поступков были рассмотрены, их биографии составлены, но от того, что стали известны детали их жизни, никто не стал ближе к истине. И никто не мог гарантировать, что это не повторится вновь.
Довольно скоро газеты занялись поиском свежих скандалов, которыми можно было бы наполнить страницы, и возникла нужда в новых указующих перстах, которые помахали бы перед носом сбитых с толку и разочарованных читателей.
Последние годы жизни Сьюзен и Скотта были так же мутны и таинственны, как полиэтиленовая пленка, закрывавшая нумерованные куски плоти тех, кого они лишили жизни. Их тайная боль так плотно вплелась в мотивы преступлений, что никакой анализ не смог бы проникнуть под этот покров. Если бы в отрочестве они смогли увидеть, в кого превратятся, они бы ужаснулись. Получилось так, что чудовищность их поступков поглотила их изначальную нормальность, оттеснив их в ту доступную весьма немногим область людской памяти, которая дана лишь тем, кто пытается достучаться до глухого мира.
Скотт и Сьюзен. Их имена навечно связаны друг с другом. После смерти они превратились в идеальный, незабываемый эталон зла. Но когда они еще были детьми, наблюдательными и серьезными, опускавшими глаза на фотографиях, морщившими нос от солнечного света, в них не было ничего особенного, они просто искали свой честный путь, возможность прожить жизнь тихо и ненавязчиво, так, как только и пристало жить англичанину.
В надежных руках
Мать Саймона Вульфа знала массу сумасшедших.
То есть, выражалось это в том, что она запросто выслушивала исповеди совершенно незнакомых людей и вдумчиво относилась к их проблемам, какими бы странными они, в конце концов, ни оказывались. Она делала это, потому что ей было не наплевать, потому что ей было скучно и потому что все остальные прошли бы мимо.
Саймон и его старший брат Гарри считали, что ее поведение неуместно. Они обычно стояли рядом, изо всех сил делая вид, что незнакомы с ней, пока она беседовала с людьми, которые почти не отличались от обычных бомжей. Позже они привыкли к ее склонностям, но от этого им не стало проще понимать ее. Как она могла приглашать этих совершенно незнакомых людей — некоторые из них были гоями — к семейному обеду в шаб-бат? Мальчики обычно дулись и почти не разговаривали, как бы ни старалась мать поддержать разговор.
