— Вы бледнее, чем обычно, но красивы, как ангел.
— Ангел смерти, хотел ты сказать?
— Может быть, только вот бы обрадовалась какая-нибудь старая карга, доведись ей умереть в ваших объятиях! — усмехнулся он.
Мы уселись, каждый в своем углу. Мне было легко с Тибо, потому что он не говорил того, чего не хотел сказать, и его мысли ненамного опережали слова. Тяга к его крови еще мучила меня, но уже намного меньше, не знаю почему, возможно, потому, что я не думал о нем, как о пище.
— Как ты узнал, что в замке кто-то есть? — спросил я его.
— Собаки, сударь.
— Собаки?!
— Да, они не хотят идти в дом, вы же знаете, раньше они никогда не оставались на псарне — Энди, Титёф и Свити — любимцы маркиза всегда были в большом зале. А сейчас из дома несутся, как будто кто под хвост горящего угля насыпал. И слуги стали поговаривать, что творится неладное: вещи не на местах, стулья сдвинуты. Они вас за призрак принимают, в доме спать боятся.
Я откупорил бутылку и понюхал: игристый некрепкий сидр пах целым букетом тончайших оттенков — острый, яблочный, непохожий на запах, к которому я привык. Осторожно отпив небольшой глоток, покатал его во рту: вкус, приумноженный во много раз моим усиленным восприятием, был превосходен. Тибо наблюдал за мной. Но когда я попробовал сыр, он оказался похожим на что-то омерзительное до тошноты и совсем несъедобное. Понятно — пить можно, есть противно.
Тибо усмехнулся:
— И то ладно, выпивка она того, располагает, — и отхлебнув добрый глоток, откинулся к стене.
— В среду мессир де Морель отправляется в поместье Пти Дюбуа, к маркизу де Бонне. Может, мне поехать с ним и попробовать договориться о вашей встрече с мадемуазель Дианой?
— Хорошо, поезжай. Ты по-прежнему считаешь, что я сам должен поговорить с нею? Может, будет лучше тебе все объяснить и не подвергать ее опасности?
— Она не поверит мне.
Да, пожалуй, он прав. Мне и самому смертельно хотелось хотя бы издали посмотреть на Диану.
— Где находится поместье ее отца?
Тибо объяснил, как добраться до Пти Дюбуа, а потом спросил:
— Как же вы доберетесь? Кони боятся вас.
— Я бегаю быстрее лошадей, — ответил я.
— Удобно, — кивнул он.
— Да, но невыгодно.
— Почему?
— Обувь стирается быстро.
— Бегайте босиком, — пожал плечами Тибальд.
«И как я сам не догадался?» Усмехнулся я про себя. А потом спросил:
— Тибальд, ты любил когда-нибудь?
Он понял, о чем я. Опустив голову и помолчав, ответил:
— Я и сейчас люблю. Помните, когда вы уехали в школу гардемаринов, я ездил домой? Вот тогда-то я и встретил свою Ариетту. К сожалению, она приходится мне троюродной сестрой. Хотя такие браки и разрешены, ее отец и слышать не хотел обо мне. Скорей всего, родство здесь не причем, просто у него были другие планы, — он помолчал. В его голове проносились воспоминания. А затем, встряхнув головой и улыбнувшись, сказал:
— На свадьбе, я отвел ее жениха в сторону и шепнул:
— Если она будет несчастна, я оскоплю тебя! — судя по всему, он мне поверил.
— Мне жаль, — прошептал я.
Тибальда в десятилетнем возрасте отец привез из Парижа. Будучи сыном не очень богатого, но весьма многодетного буржуа, Тибо не мог надеяться на хорошее наследство. Отец нуждался в помощнике, и за оговоренную плату мальчика отдали ему в услужение. В тот же год родился Рауль, и Тибо, со временем, стал его товарищем по играм. Отцу нравился смышленый и расторопный паренек, он решил оставить его в качестве друга для своего сына. Но Тибальд, гордый от природы, не хотел быть нахлебником и по-прежнему помогал отцу. Вместе с Раулем он учился всему, чему учили того наставники, и в духе соревнования, подгонял Рауля в учебе и во всех упражнениях по верховой езде, фехтованию и другим необходимым молодым дворянам навыкам. Когда же появился я, Тибальд, уже многое умевший к тому времени, стал моим наставником и другом.
Я ждал Тибо на лесной поляне, зарывшись в стог сена, заготовленного кем-то из крестьян. Неподалеку пролегала дорога, ведущая в поместье Пти Дюбуа. Снег шел всю ночь и толстым слоем укрыл лес. Сильный ветер, дующий с океана, гнал поземку. Хотя мне не было холодно, все же было неуютно. Полгода прошло с момента моего перевоплощения, а я все никак не мог свыкнуться со своими способностями.
Тибо должен прийти к вечеру, и я, лежа в сене, думал о возможных последствиях нашего решения. Чем грозит Диане мой визит? И состоится ли он вообще? Согласится ли она принять меня тайно? Множество вопросов беспокоило меня. Теперь, живя в доме, где все пропитано запахами людей, я с уверенностью могу сказать, что научился контролировать себя. Меня теперь не мучила жажда в той, устрашающей как прежде, силе. Я просто все время испытывал ее. Постоянно подавляя тягу к человеческой крови, я научился не замечать ее, как не замечают боли в суставах, зная, что от нее нет спасения.
Но, меня волновало другое: причинив Диане столько страданий, могу ли я приблизиться к ней? Имею ли я право на это? Может, наша встреча вскроет ее зажившие раны. Мучимый сомнениями, я не находил ответа до самого вечера.
Наконец, послышался стук копыт по замерзшей земле, и Тибо, спешившись у дороги, чтобы не пугать лошадь, подошел ко мне.
— Ну, что?! Как Диана?! Ты видел ее?! Как она восприняла мою просьбу о встрече?! — забросал я его вопросами, потому что не мог найти ответа в его мыслях — он думал только о кружке сидра и замерзших ногах.
— Не знаю, как насчет вашего вида и, прости Господи, еды, но характер остался прежним. Дайте передохнуть, сударь, — проворчал Тибо. Неторопливо устроившись на заснеженном боку стога, он долго сморкался в большой носовой платок.
От нетерпения я был готов покусать своего неторопливого друга, из груди поднялся утробный рык, глухим эхом пронесшийся над лесом. Лошадь, привязанная к дереву на другом конце поляны и скрытая небольшой группой деревьев, в испуге шарахнулась в сторону. Тибо испуганно вскочил на ноги и, оглядываясь, торопливо крестился, шепча молитву.
— Ну?! … — грозно спросил я.
Все еще косясь на меня, и молясь в мыслях, Тибо осторожно присел на край стога:
— Вы, это, не надо так. Не сердитесь. А то, чего доброго, и до греха не долго.
— Ну? …. — опять переспросил я.
— Ладно, ладно. Видел я мадемуазель Диану. Вид, надо вам сказать, совсем печальный. Похудела бедняжка, осунулась, хорошо хоть есть начала, но все больше в своей комнате сидит и молится. Я через горничную попросил о встрече. Она приняла меня сразу, маркиз де Бонне был занят с вашим отцом, вот и не помешал нам никто. Я ей осторожно намекнул, что, мол, вести кое-какие имею о вас. Она сразу встрепенулась, глаза загорелись, даже порозовела, бедняжка. А я и говорю, что вы живы, но немного не такие, как раньше, болели, и болезнь вас изменила.
— Он что, оспой болел, и теперь не хорош собой? — спросила она меня.
— Нет, — говорю, — хорош, еще как, да только видеть вас опасается.
— Почему? — спросила она.
— Сложно объяснить, — говорю, — вот бы вам с ним повстречаться да и поговорить обо всем. Только о том, что он здесь, никто, даже маркиз де Морель не знает. Тайно он здесь. Болезнь-то не заразна, но он никого, кроме вас, видеть не может.
