Вконец вымотавшись, я предложил челночить. То есть разгрузить велики и переносить груз частями. Спутника эта технология сперва позабавила, но попробовать он согласился. Скорость еще упала, а сказать, что особо легче жить стало, так нет.
Разводиться с костром на обед никакого желания не было, да и из чего и на чем его жечь в этой мокрети, костер-то? Поэтому пожевали все тот же сухой корм, запили каким-то соком из лианы (Сайни сказал, что там вода точно чистая, но, как по мне, отдавала она травой и подпорченным кокосом) — и двинули дальше. Причем овраг, дрянь такая, стал к востоку заворачивать. Нам туда не надо, но вверх по склону переть сейчас бы точно не получилось. А наши враги, небось, над всем этим удовольствием пролетели птичкой легкокрылой, не напрягаясь. И ведь даже не пожелаешь им сверзнуться с небес в здешние болота!
Ближе к вечеру, правда, стало посуше. То ли почва другая пошла, более склонная к впитыванию, то ли местность чуть поднялась. Ехать еще нельзя, но вести велики в поводу уже можно, пусть даже наворачивая на колеса килограммы грязи. Но хоть не пуды! Правда, колеса время от времени отказывались вращаться — когда комковатая почва, перемешанная с лесным мусором, плотно набивалась между перьями вилки и покрышкой. Приходилось останавливаться и прочищать — сперва подобранной палкой, а потом, махнув рукой на все, перстами.
Короче, к ужину мы были вымотанные, усталые и злые. Вышли, правда, на что-то, что можно было назвать поляной — за неимением других претендентов на это почетное звание. Словом, деревья здесь стояли пореже, и между ними можно было втиснуть палатку на относительно ровном месте. Особенно если забросать ямы и корни нарубленными ветками и не слишком привередничать.
Наверное, в доисторические времена по дну оврагу тек ручей, а то и небольшая речушка. Но сейчас она превратилась в цепочку сообщающихся луж, некоторые из которых вполне могли требовать называть себя озерами. Недалеко от нашей полянке был один такой водоем. С настолько топкими берегами, что, собственно, к воде подойти лучше и не пытаться. А ополоснуться после дня сплошных грязевых ванн очень хотелось. К счастью, неподалеку от места стоянки в воду рухнуло дерево. Кажется, не слишком давно, потому что на нем еще зеленели побеги. А может, и давно рухнуло, а потом уже зазеленело, превратив часть веток в корни. Словом, я решил, что его можно будет использовать в качестве мостков — и помыться, и воды набрать, если более-менее чистой окажется. Вскипятим с какими-то травками — и будет чай. Взял я котелок, топорик — прорубать дорогу, если понадобится, в том числе и на самом 'мостике' — и пошел. Напрямки к лесине было не пройти — путь загораживал густо заросший кустарником и молодым березняком мысок. Пришлось двинуть в обход. Тут-то они меня и взяли в оборот.
Два мужика, грязных, заросших и оборванных. Наверное, они углядели меня первыми и успели подготовиться. Но подготовились плохо — потому что я заметил, как они выскочили из-за кустов и синхронно бросились ко мне. Нет бы подождать, пока я мимо пройду, и со спины…
В общем, не зря меня Сайни тренировал. Как я ни был выжат, а котелком навстречу левому запустил мгновенно и на полном автомате. Даже не посмотрев, попал ли, развернулся к правому — как раз, чтобы поймать на навершие топора выставленный в мою сторону нехороших размеров ножик. Дядя пер как мамонт — да и размеров был соответствующих — так что меня просто развернуло на месте, когда он пролетал мимо, озадаченный тем, что его штыковая атака провалилась. Но в развороте я таки успел перехватить топор и догнать противника противоположным концом топорища — просто на инерции удара, сработала вколоченная в меня техника. Целил в затылок, но промазал и угодил куда-то в район лопатки.
А навстречу мне уже поднимался первый, таки отведавший котелка, но не успокоившийся. Ну и харя — вся заросшая грязным диким волосом, изъеденная рытвинами, дремучая какая-то, а глаза горят совершенно звериной жаждой крови. Вести с ним дискуссии на тему 'мужик, давай договоримся по- хорошему' желание пропало сразу. Тут бы уцелеть, тем более, что на отлете в левой лапе у нападающего был зажат даже не кинжал, а словно коготь или рог — металлический, но кривой, зазубренный и грязный. Как я это все рассмотрел — ума не приложу, потому что отшагнул вбок, неуклюже отмахиваясь топором.
Спасло меня, впрочем, не умение с координацией — да и какая координация после такого марш- броска по болотам — а местная скользкая почва. Мужик поскользнулся, и мой топор таки резанул по его кулаку с зажатым орудием убийства. Кулак разжался, нападающий окончательно потерял равновесие и буквально наткнулся лицом на мой левый цуки[6]. Под костяшками хрупнуло, в плечо отдало болью, но плашмя топором по затылку я добавил. Вражина мешком рухнул к моим ногам.
Второй уже стоял рядом, да еще с корявой дубинкой, вывороченной из местной почвы. Только, чтобы подобраться ко мне на расстояние удара, дяде нужно было перешагнуть через лежащего товарища. На мгновение это его задержало, я отскочил со всей доступной мне прытью — и тут громила охнул и стал заваливаться набок. Прежде чем я осознал произошедшее, меня неведомой силой сбило с ног и швырнуло за какую-то корягу. Впрочем, имя силы я тут же выяснил: Сайни вспомнил о своих обязанностях телохранителя. Сделав мне знак молчать и не двигаться, он ужом — то есть быстро и бесшумно, что при его комплекции не так просто — отполз в сторону и принялся сканировать окружающее пространство. Причем из виду скрылся как раз за корягой. И я остался один на один со своими растрепанными нервами и ножичком первого из нападавших — похоже, он его так и не нашел, потому взялся за дубину и получил от Лелека в затылок метательный клинок. Теперь-то я рукоять мог рассмотреть. Равно как и потенциальное орудие убийства меня самого. Разглядывание этого здоровенного, с мое предплечье, лезвия, — неровного, ржавого, грубой ковки, с иззубренной кромкой — отнюдь не способствовало душевному равновесию. Как подумаю, что оно могло натворить с моими нежными потрохами… Тут еще и другие мысли зашевелились, столь же веселые. А что, если второй мужик, которого я приласкал по кумполу, очнется? А что, если Сайни наткнулся в лесу еще на десяток таких же горилл — и они его положили? Он, конечно, мужик крутой, но от шальной стрелы крутость еще никого не спасала. В общем, колотило меня не по-детски. Причем моральные страдания по поводу того, что я чью-то жизнь то ли пресек, то ли собирался, увы, не посещали. Не тяну я на святого. Даже на доброго христианина не тяну. Хотя червячок, конечно, шевелился, но, пожалуй, больше по привычке, от ума, а не от совести. На родине был бы еще страх, что придется отвечать перед органами правопорядка. А тут…
— Двое их всего было, — внезапно объявил Лелек, выныривая вовсе не с той стороны, откуда я его ждал. — Трофей, — он с усмешкой бросил на землю грязную торбу с лямками из кожаных ремней самой грубой выделки, кажется, даже со следами мяса.
— Сайни, — горло перехватило, я прочистил его и повторил, — Сайни, ты мне жизнь спас. Спасибо…
— Не стоит благодарности, ты бы и сам прекрасно справился. Вон как этого уложил, — без особого почтения он ткнул носком в тело громилы.
— А я его точно… того?
— Точно-точно, можешь не сомневаться, я в этих делах понимаю. Я думал было, что ты его просто оглушил, потому и со вторым разобрался без затей, — он наступил на затылок трупа, рывком вынул нож, вытер его об одежду покойника. Осмотрел, остался недоволен результатом и продолжил очистку пучком травы.
— Это тоже были наши враги? Как их… смаис?
— Смарис. Нет, это не они. Во всяком случае, не их солдаты, а то бы мы так легко не отделались. Это какие-то разбойники. Что меня удивляет.
— Почему? Ты же сам говорил о том, что комары отпугивают разбойников.
— Это так, к слову пришлось. Как по-твоему, чем разбойники занимаются?
— Как чем? Разбойничают. Грабят.
— Вот-вот. А кого грабить в этих местах?
— Ну, может, они живут здесь?
— А грабить ходят, как мы, за тридевять земель, через топи и ловушки?
— Может, им в другую сторону ближе?
— Да и в другой стороне быть особо нечему. И грабить, соответственно, некого.
— А может, это вообще не разбойники?
