мне обломок стрелы с тростниковым древком и наконечником то ли из кости, то ли из раковины. — Не знаю, почему
Я молчал, давясь многочисленными 'а откуда ты знаешь?', 'почему ты решил?' и 'как ты определил'. Захочет, сам скажет.
— То ли стрелки из нападавших плохие, то ли лучников у них немного было, но пострелять всех они не сумели и пошли в рукопашную, — продолжил Сайни. — Я нашел несколько проплешин, очень похожих на следы огненных шариков, которыми твоя дочь в свое время подпалила мне бороду, — Лелек усмехнулся, вспомнив, как это было. Похоже, от воспоминания ему даже полегчало маленько, а то весь был, как перетянутая струна. — Думаю, что она принимала участие в обороне. Это хорошая новость — значит, она достаточно свободна и неплохо себя чувствует, раз смогла ворожить. Дальше могу только строить предположения. Наиболее вероятно следующее. К обороняющимся подошла помощь, причем с воды. Нападающих шуганули, но преследовать не стали. А в срочном порядке погрузились на корабль и отправились прочь, забрав с собой своих раненых и убитых. А потом нападавшие явились на место побоища, забрали своих покойников, а также все, что посчитали ценным. В том числе — обломки своих стрел и чужие наконечники. — Сайни продемонстрировал мне сломанный арбалетный болт. — Видишь? Древко сперва надпилили зубчатой раковиной, а потом обломили. Дикари. Для них сталь — величайшая ценность.
— Значит, мы для них — тоже лакомый кусочек? Нас всего двое, а 'величайшей ценности' везем много.
— Ценность, конечно. Но вот что на нас попытаются поохотиться…Возможно, но маловероятно. Насколько я понял, нападавших было не так много, около двух-трех десятков (у них обувь мягкая, из шкур, так что следы все очень похожи). Обороняющихся меньше, но они лучше вооружены и обучены. Поэтому и смогли дать дикарям по зубам. Те, кажется, на такое сопротивление не рассчитывали. Испугались, небось, особенно если получили отпор с помощью не только железа, но и магии. Даже Юлькин фейерверк мог их здорово озадачить. Думаю, они уже далеко, раны зализывают.
— То есть ты думаешь, что дети живы-здоровы?
— Очень на это надеюсь. Хотя, как ты понимаешь, сведений маловато.
— И мы теперь можем либо искать этих дурацких дикарей, или пытаться преследовать наших старых врагов.
— Не можем мы ни того, ни другого. Точнее, дикарей поискать можно. С большим риском нарваться на костяную стрелу в глаз. Они ведь здесь дома и нас углядят гораздо раньше, чем мы их. Но зачем?
— А вдруг ты все же не прав? Вдруг именно дикари приплыли на корабле и взяли всех в плен?
— Дикари такой корабль вряд ли построят — это раз. И два — следы их отступления, а потом возвращения на место боя я вижу ясно. Так что на корабле были не они. Конечно, возможно появление некой третьей стороны, которая и дикарям по голове надавала, и в плен взяла похитителей Юли с Дриком… — он помолчал. — Только для нас это ничего не меняет. Все равно нужно плыть за этим клятым кораблем. А велосипеды плавать не умеют, — Сайни с досадой пнул ни в чем не повинное колесо.
— Значит, нужно либо возвращаться, либо ловить дикарей и расспрашивать 'а вы не знаете, куда это поплыл кораблик?'. Либо построить лодку или плот и таки попытаться догнать корабль. Хотя в этой водяной путанице плыть все равно неизвестно куда.
— Построить? — Лелек зло обернулся ко мне. — Из чего? Из травы?
— Значит, из травы, если больше не из чего, — столь же злым тоном ответил я. — Есть другие предложения?
— Ты еще веревку из песка предложи свить.
— Как раз веревка нам бы не помешала. Уж с ее помощью можно сделать травяной кораблик. Точнее, тростниковый.
— Постой-постой. Ты хочешь сказать, что умеешь строить лодки из этого? — он махнул рукой в сторону ближайших зарослей.
— Не умею. Но читал книгу человека, который на подобном сооружении океан переплыл. Прекрасный, кстати, писатель, зовут Тур Хейердал. Когда придешь ко мне в гости, дам почитать, — вдруг брякнул я.
— Знаешь, — раздумчиво сказал Сайни, — я не слишком удивлюсь, если так оно и будет. Но это потом. А ты сумеешь по книжке этой?
— Пока не попробую, я тебе на этот вопрос не отвечу. Надо посмотреть, годятся ли местные камыши для такого дела. И веревок действительно надо много. Боюсь, нашего запаса не хватит. Придется сумки на ремни распускать.
— Не придется, — Сайни заметно повеселел. — Вот этот кустик зовется 'кожаное дерево'. Его ветки, если их проварить, превращаются в веревки. Жесткие, правда, но крепкие.
— 'Выварить' это ты хватил. Мы вон вчера на ужин еле-еле дров наскребли.
— Ничего, ради такого дела я расстараюсь. А ты уж лодку сделай, раз обещал.
— Расстараться придется обоим. Я ведь никогда таких лодок не строил. Я их и вообще не строил, — ответил я и подумал, что сборка байдарки 'Таймень' не считается. Тем более, что сколько раз я эту процедуру ни проделывал, столько и запутывался в многочисленных шпангоутах, стрингерах, кильсонах и прочих деталях. Несмотря на наличие инструкции и опытных наставников. Лелеку, впрочем, об этих позорных строках моей туристической биографии я рассказывать не стал.
Зато принялся вспоминать, что я знал про строительство камышовых лодок. Эх, почему сюда не провели Интернет?
В свое время книги Тура Хейердала 'Путешествие на Кон-Тики', 'Аку-Аку', 'Ра' основательно занимали мое воображение. Отец даже шутил, что я попал 'в жесткую хейердальную зависимость'. А какой мальчишка не мечтает о путешествиях?
Жизнь, как у подавляющего большинства, сложилась иначе, пересекать океаны не довелось даже на самолете.
И вот теперь, сидя на чертовых куличках в неведомом мире, я вынужден был вспоминать хоть что-то, что помогло бы мне соорудить плавсредство из имеющегося растительного сырья.
И через десять минут копания в собственной голове я понял, что являюсь обладателем массы ненужной информации.
Делал свои лодки Хейердал со товарищи из папируса (это 'Ра-1' и 'Ра-2'), а также из тростника берди (это уже 'Тигрис'). А еще сырьем мог быть камыш тотора (это, кажется, на острове Пасхи) и даже пальмовые черешки.
В первый раз для великого норвежца корабль строили африканцы с озера Чад, во второй и третий — индейцы с озера Титикака. Причем технологии были разные (в чем разница — не скажу, хоть убей, но у индейцев получалось лучше). Я вспомнил, что африканское племя называлось будума, а индейское — кечуа. Я вспомнил имена и национальности участников экспедиций (даже на Кон-Тики, хотя это был вовсе бальсовый плот).
Я вспомнил, что Ра-II дошел до Барбадоса. Что при трансатлантических плаваниях проблемы были с рулевыми веслами и намоканием папируса. Что каюта была сплетена из бамбука. Что при строительстве лодку пытались грызть верблюды. Но все эти милые детали не давали ответа на вопрос 'с чего начать'.
В памяти всплыло ключевое слово 'сигара'. Ага, вроде как, обтягивая снопы веревками, получали сигарообразные поплавки, из которых и сооружалось судно.
Тростник надо было сперва высушить, потом вымочить, и только потом вязать. Вроде бы лодку на одного человека мастер сооружал за день.
Вопрос только, из чего вязать? Папируса я в глаза не видал, равно как и тоторы. Пальм в округе не было. И тут память бросила ломать дурочку и подбросила ссылочку. Таинственный тростник берди, как выяснили доблестные советские ученые, — это один из видов рогоза. А вот рогоз в моих краях был. Несмотря на то, что рос я в безликих каменных джунглях новостроек, за домом тянулся роскошный овраг. Яр по-украински. Впрочем, в нашей мальчишечьей среде это слово было, скорее, географическим названием. Яр, он же Яруха, он же Вонючка, он же Вонючий Дунай — глубокий, широкий, с цепочкой сообщающихся естественных озер на дне. Как водится, грязных донельзя — местное население, а также строительные конторы с успехом сбрасывали в овраг всякий мусор. Тем не менее, пацаны ловили там рыбу, лягушек и всякую живую мелочь для аквариумных питомцев. Зимой по склонам можно было кататься на санках и
