«У Шарля добрый благородный характер, у него сильная натура, способная понимать и совершать прекрасные и великие поступки. Но ему не хватает некоторых маленьких буржуазных добродетелей. На них в нашем возрасте обращают мало внимания, однако они являются прочной порукой благоразумия. Шарль не живет согласно общепринятым правилам: в иных случаях слишком подчиняется своей фантазии, в других – впечатлениям минуты; он мало понимает в практической жизни, порывы воображения увлекают его за пределы реального и возможного, и тогда зачастую он создает себе муки, от которых сам же страдает!»[73]
И дальше в том же письме Феликс Тейес заключает: «Сердечное спокойствие, без которого нет настоящего счастья, способны дать ему лишь вы, мадемуазель!.. Будьте же для Шарля не только обожаемой женщиной, будьте для него Музой, которая вдохновляет, ангелом, который советует и поддерживает…»[74]
Элиза иногда переписывала его рукописи, но очевидно не очень интересовалась его творчеством. «Смотри, я рассержусь на тебя! Почему ты не говоришь мне, что ты думаешь о моей легенде? – с обидой спрашивал он, дав прочитать ей «Братство Толстой морды». – Нравится ли она тебе? скажи. Если не нравится, тоже скажи…» (№ 101, стр. 167). В конце письма он вновь обращается к этой же теме. «Я не жалуюсь и не упрекаю тебя, но я ожидал от тебя меньше равнодушия и больше откровенности» (стр. 167– 168). Когда же «Фламандские легенды» вышли отдельным сборником, он с еще большей душевной болью писал ей: «Книга, которую я вам передал, – самое светлое и радостное отражение моей любви к вам. Так в каком же уголке вашего сознания она дремлет сном забвения?»[75]
В конце концов наступила развязка. Поэтическая любовь кончилась разрывом. Они расстались, обливаясь слезами. Предполагают, что главной причиной разрыва было несогласие отца Элизы на ее брак с Де Костером. Элиза через двенадцать лет умерла от чахотки, а Де Костер всю жизнь ее помнил и о ней тосковал.
В 1855 г. Шарль Де Костер кончил университет со званием кандидата литературы и философии. Университетский диплом давал ему право работать учителем в школе. Но он не чувствовал склонности к педагогике. «Неужто я буду забивать головы ни в чем неповинным детям латынью и греческим», – писал он Элизе (№ 72, стр. 145).
Однако рассчитывать на свое перо в тогдашней Бельгии, где литературой мало интересовались, было трудно. Работа в журналах очень плохо или почти совсем не оплачивалась. В конце концов Де Костер вынужден был обратиться к своему крестному отцу. Архиепископ при содействии своей сестры нашел для него выгодную должность коммивояжера французской фирмы, занимавшейся экспортом вин. Но упрямец- крестник, в свое время отказавшийся от духовной карьеры, и на этот раз воспротивился воле архиепископа. «Я не хочу кончать подобным образом», – так объяснял он Элизе свой отказ от обещанного благополучия (№ 97, стр. 166). После этого ни архиепископ, ни его сестра больше не вмешивались в жизнь Де Костера. «Как хорошо, как прекрасно, когда человек горд и свободен, даже если он остается бедняком», – этими словами он как бы определил и свой собственный жизненный путь (№ 138, стр. 194).
В 1856 г. в Брюсселе начал выходить еженедельный журнал «Уленшпигель». Первый номер еженедельника, имевшего подзаголовок «Журнал художественных и литературных забав», был украшен виньеткой, которая изображала смеющегося Тиля Уленшпигеля, легендарного персонажа народной фламандской книги, жившего, по преданию, в XIV в. В журнале работала одна молодежь. Фелисьену Ропсу, душе и заправиле журнала, было двадцать два года, его сотрудникам – немногим более. Ропс привлек к участию в журнале и Шарля Де Костера. «Простой случай свел его лицом к лицу со своим будущим героем, с тем, кто впоследствии воплотил дух народной Фландрии», – писал в своем известном очерке «Уленшпигель» (1926) Ромен Роллан.[76]
Сотрудничество в «Уленшпигеле» (1856–1864) не только натолкнуло Де Костера на мысль о выборе героя для своего знаменитого произведения, но оказало большое влияние на формирование его общественно-политического радикализма. Этому способствовала и общественная обстановка, сложившаяся в те годы в Бельгии.
В 50-е – 60-е годы особую роль в культурной жизни Бельгии играли французские республиканцы, противники Наполеона III, покинувшие Францию после государственного переворота 1851 г. Найдя убежище в Бельгии, многие из них сотрудничали в бельгийских журналах, читали публичные лекции, преподавали в учебных заведениях. Они вносили оживление в общественную атмосферу Бельгии. «Надо отдать справедливость Э. Дешанелю, он первый, быть может, расшевелил инертность нашей публики своими лекциями в Брюсселе, Генте и других городах», – писал Фиренс-Геварт[77] об известном французском ученом, профессоре литературы в Сорбонне, жившем в Бельгии с 1851 г. Эмиль Дешанель был также и первым, кто откликнулся в бельгийской печати на «Фламандские легенды».
По свидетельству его биографов, Де Костер еще со студенческих лет встречался с эмигрантами – не только с французскими революционно-демократическими деятелями, но и с борцами за независимость Польши и Венгрии и со сторонниками объединения Италии. Он встречался и с либералами и выступал у них на собраниях с чтением своих произведений.
В конце 50-х и начале 60-х годов в Бельгии обострилась политическая борьба. Клерикальная реакция усилилась настолько, что перешла в открытое наступление против основных конституционных свобод – свободы слова и печати. Духовенство, имевшее большой вес в стране, нападало на свободное преподавание в университетах, как на несовместимое с доктринами католической церкви. Католическая партия требовала расширения влияния духовенства на дело народного образования.
В это время от либеральной партии, стоявшей у власти, отделилось ее радикальное крыло, известное под именем «молодого либерализма». «Молодые либералы», или «прогрессисты», как их еще называли, резко полeмизиpoвaли со старыми умеренными либералами и, противопоставляя им свой непримиримый антиклерикализм, решительно отстаивали демократические права бельгийского народа.
В эти годы обострилась и классовая борьба в Бельгии. В апреле и мае 1861 г. начались массовые забастовки рабочих ткацкой промышленности. Борьба рабочих за свои права привлекла к ним симпатии демократически настроенной интеллигенции.
В такой обстановке политических и классовых схваток «Уленшпигель», объявивший сначала о своем безразличии к политическим и религиозным вопросам, круто меняет свой курс и с 60-х годов становится боевым органом молодых либералов, а Шарль Де Костер – выразителем их идей. Свою политическую программу журнал изложил так: «Если нужно объявить наши принципы, мы это сделаем коротко. Ни боги, ни святые, ни папы, ни государи, ни императоры, ни короли ни сейчас и никогда впредь не будут нашими друзьями».[78]
Почти все политические статьи в журнале принадлежали Де Костеру. В этих статьях во всей силе проявился его талант публициста. «Несмотря на свои скромные, изысканно-вежливые манеры, он обладал темпераментом политического бойца», – писал К. Гюисманс.[79] Энергия Де Костера была удивительна: принимая участие в повседневной политической борьбе, он печатался почти в каждом номере. С 21 октября 1860 г. по 11 августа 1861 г. он поместил в «Уленшпигеле» под псевдонимом Карел около 60 статей.
В этих живых и остроумных памфлетах он выступал от имени легендарного Уленшпигеля («Уленшпигель хмурится», «Уленшпигель еще больше хмурится»), который, то смеясь и шутя, то возмущаясь и негодуя, откликался на все злободневные события, происходившие в Бельгии. Де Костер защищал бастующих рабочих, занимался вопросами заработной платы, писал о мытарствах безработных, ядовито и зло высмеивал католическое духовенство, которое называл «язвой общества». Не прошел Де Костер и мимо движения так называемых «фламинганов». Он горячо поддерживал фламандцев, добивавшихся прав для своего языка, который считался «мужицким» в стране, где господствующим языком был французский. Но, сочувствуя всей душой фламандцам, Де Костер в то же время призывал их к единению и дружбе с франкоязычными валлонами: «Фламандцы, – обращался к ним с трибуны журнала писатель, – будем помнить, что валлоны – наши братья, они, как и мы, трудолюбивы, изобретательны, искусны в работе и в час битвы будут драться как львы!»[80]
С таким же страстным интересом он следил за политической жизнью Европы. Борец против деспотизма, Де Костер не уставал бичевать своих злейших врагов: Наполеона III, могильщика французской
