— Но ведь я про то и говорю! — воскликнул Малыш, мотая головой из стороны в сторону. — Во всех других местах мира тебе все объясняют, когда нужно что-то сделать, а здесь только слышишь: «Заткнись, скотина, и делай, что я говорю, а не то мы тебя повесим!» Я не понимаю этого.
— Совершенно неважно, понимаешь ты или нет, — грубо ответил Легионер. — Просто выполняй приказания, и все. Так будет лучше и для тебя, и для нас. Если будешь размышлять, только здоровье испортишь. Башка дана тебе не для этого. Она у тебя только для того, чтобы носить каску, и тебе придется этим довольствоваться.
Малыш пожал плечами.
— Что ж, наверно, придется!
XII. Грунтовая дорога
Мы провели в поезде двенадцать дней и ночей и теперь стояли на грунтовой дороге Пинск — Гомель, чуть юго-западнее Давид-городка. Судя по объявлению на армейской почтовой конторе, наш полк находился в Петрикове или Скригалове.
Тот, кто побывал на грунтовой дороге, никогда ее не забудет. Эта шла прямой линией с востока на запад. Была от четырех до шести метров в ширину. Дорога без покрытия, утрамбованная до необычайной твердости тысячами колес и миллионами ног. И все-таки она — жизненно-важный нерв для армии, она подобна главной сердечной артерии: чтобы организм жил, она должна непрерывно пульсировать. Днем и ночью по грунтовой дороге грохочут тысячи машин. Сплошным потоком. Если он прервется, фронт потерпит крах.
В одну сторону шли длинные колонны с боеприпасами, продовольствием, пополнением, полевая почта с мешками важных писем, пушки, броневики. Все это было необходимо для продолжения войны по плану. В другую — поврежденная артиллерия, разбитые машины, выгоревшие остовы танков, искореженные останки самолетов и бесконечные колонны санитарных машин с красным крестом, везущие искалеченных людей. Тоже военная необходимость.
Грунтовая дорога всегда была для солдат путем страданий. Зимой — «русские горки»; летом — неописуемые тучи пыли; в сезон дождей и оттепели — бездонное засасывающее болото, липкая грязь.
Мы сидели, кашляя и сплевывая, на откосе этой живой реки, дожидаясь попутного грузовика.
Видя перед собой непрерывный поток, Малыш, как обычно, пошел прогуляться.
— Здесь начинаются мои достижения, — сказал он и исчез в кустах. Он считал, что солдат, который ничего не «организует», не постиг солдатской науки.
Вернулся он через три часа, таща мешок с продуктами.
— Спятил? — спросил кенгисбержец. — Понимаешь, что это хищение?
— Ни черта подобного, — беспечно ответил Малыш и впился зубами в луковицу.
— А что, по-твоему? — спросил Бауэр.
— Самосохранение, — невозмутимо ответил гигант и сунул в рот колбасу,
— Если тебя схватят, то повесят, — предостерег Бауэр.
— Трусишка! — презрительно фыркнул Малыш. — Что, по-твоему, происходит, когда мы отступаем? А раз уж взялись выравнивать линию фронта, будем отступать и дальше. Эти охламоны взорвут весь запас колбасы! — Поглядел на Бауэра и кенигсбержца. — Небось, думаете, какой-нибудь оберст интендантской службы явится и пригласит вас, чтобы вы сперва запаслись жратвой? — Он поднял над головой банан и убежденно выкрикнул: — Нет, они выставят охрану, чтобы вы не могли взять даже сухой галеты или тухлого яйца. В приказе сказано, что все нужно взрывать, и никаких. И все взлетает на воздух. Помните, что сделали в Купянске, как уничтожили две тонны продуктов? Саперы заложили взрывчатку. Бамм! И все. — Раскрыл мешок и лукаво улыбнулся. — Смотрите, у меня здесь на две недели дополнительного питания. Витамины для победы!
Он восторженно засмеялся и сунул в рот сразу два банана. Кожуру бросил на дорогу.
— Зря ты, — сказал Легионер. — Кто-нибудь может пройти и поскользнуться на ней.
— Для того я ее и бросил, — ответил Малыш. — Может, Адольф будет проходить и сломает на моей банановой кожуре шею. Тогда я войду в историю, и дети в школе узнают обо мне.
— Всякий раз, когда вижу грунтовую дорогу, — сказал Бауэр, щелчком бросив на нее окурок, — у меня чешется в заднице, будто там ползают ленточные черви.
— Может, и ползают, — проворчал Малыш, вызывающе взглянув на него.
Малышу становилось скучно, и он хотел устроить драку. Таким было его представление о развлечениях.
Могло произойти все, что угодно, не остановись большой бензовоз.
Из кабины высунулся фельдфебель и крикнул:
— Куда держите путь, лодыри?
— В Двадцать седьмой танковый полк, — ответил я. Встав, поскольку служил дольше всех, по стойке «смирно».
— Так вы туда никогда не доберетесь, — грубо выкрикнул фельдфебель. По всему было видно, что он интендант. Шитый на заказ мундир. Щегольская фуражка с высокой тульей. Ремень с офицерским пистолетом, что противоречило уставу. И хотя он был снабженцем, украсил себя желтыми кавалерийскими нашивками вместо положенных синих, к которым все фронтовики относились с презрением.
Поднялся на ноги только я. Остальные беспечно лежали в траве, глядя на орущего фельдфебеля, уже выпрыгнувшего из кабины. Расставив ноги и уперев кулаки в бока, он крикнул:
— А ну, поднимайтесь, негодники, и марш-марш на восток, где вас ждет геройская смерть.
Все раздражающе медленно поднялись. Малыш забросил на плечо свой мешок, будто коробейник, и поплелся, даже не взглянув на фельдфебеля.
— Эй, ты, ефрейтор, — заржал ему вслед фельдфебель, — что у тебя за мешок?
— Джутовый.
Фельдфебель поперхнулся от ярости.
— Не наглей. Из чего он, меня не интересует. Что в нем?
— Почта и продукты для нашего командира, оберстлейтенанта Хинки, — беззаботно ответил Малыш.
— Покажи! — потребовал щеголеватый фельдфебель.
— Исключено, — ответил Малыш, зажав отверстие мешка двумя руками.
— Как так? — пролаял фельдфебель.
— Gekados[117], — ответил Малыш, подмигнув.
