Лейтенант Ольсен опьянел. Он сидел на стуле, широко расставив ноги. Перед ним на полу лежала раздетая женщина. На ней были лишь чулки. Длинные чулки, их удерживали широкие черные подвязки с красными розочками. Какой-то эсэсовский офицер лежал поперек стула. На нем были только китель и кальсоны с заплатой, к тому же плохо пришитой.
Лейтенант Ольсен усмехнулся заплате на кальсонах.
— Сверхтевтон в заплатанных подштанниках.
Он выплюнул то, что скопилось во рту, сумев попасть в заплату.
— Мразь, — произнес он убежденным тоном. — Завтра я отправлюсь на Принц-Альбрехтштрассе, найду того знакомого Генриха на пятом этаже. Расскажу ему кое-что о шлюхе, на которой женат.
И усмехнулся снова.
К Ольсену подошла платиновая блондинка и села ему на колени. Погладила его по голове.
— Можешь называть меня Ильзе, если хочешь.
— Ильзе, — произнес Ольсен. И снова плюнул на заплату.
Ильзе схватилась за живот от смеха.
Дальше они сидели молча, глядя на оплеванные подштанники.
К ним подошла еще одна женщина. На ней было золотистое платье с разрезом на спине до бедер.
— У тебя раздраженный вид, — сказала она Ольсену. — Почему не развлекаешься? Тебе не нравятся женщины?
— Ты шлюха? — спросил Ольсен.
— Новенький, — фыркнула та.
— Это верно, — усмехнулся Ольсен, — а ты свинья.
Он брыкнул ногой в ее сторону и едва не свалился со стула. Потянулся к своей кружке, стоявшей на полу. Это была полуторалитровая пивная кружка, наполненная смесью водки и коньяка. Какой-то лейтенант полиции сказал, что такая смесь прогоняет печаль. Поэтому Ольсен пил ее.
К ним, шатаясь, подошел некий гауптштурмфюрер, волоча за собой стул. У него было один глаз. Второй закрывал темный, постоянно выпадавший монокль. Но его карманы были набиты запасными моноклями. На месте глаза было большое отверстие, красное, влажное. Ему нравилось демонстрировать его другим. Они теряли аппетит при виде этого отверстия.
Он сел возле лейтенанта Ольсена и совершенно черным, как у хорька, глазом огляделся по сторонам. Потом взглянул на него.
— Хотите завтра поехать в лагерь, потрахаться с изменницами? — Запыхтел и указал пальцем на Ильзе. — Будем друзьями, изобразим животное о двух спинах?
— С тобой нет, — ответила она. — Ты подонок.
Эсэсовский офицер усмехнулся. Выронил монокль. Он покатился по полу.
Его красная, пустая глазница сверкала. Ильзе содрогнулась.
Лейтенант Ольсен затянулся сигаретой в мундштуке и равнодушно взглянул на красную, влажную, незаживающую плоть.
— Ты, видимо, сущая маленькая тигрица, — сказал Ильзе эсэсовский офицер. — Пантера, которую нужно укрощать хлыстом.
И злобно усмехнулся.
— Зачем он выставляет глазницу напоказ? — спросил Ольсен. И отпил глоток из своей большой кружки.
— Он помешанный, — ответила платиновая блондинка. — Совершенно сумасшедший. Говорят, распинал в своем лагере богословов.
Лейтенант Ольсен посмотрел на бессмысленно усмехавшегося эсэсовского офицера. Единственный глаз его казался совершенно безумным.
Гауптштурмфюрер кивнул.
— Это верно. Четыре гвоздя, будь то талмудист или чернорясник. — Лицо его приняло задумчивое выражение. — Талмудисты покрепче, но чернорясники кричат громче, поэтому больше веселья. Поедете со мной, лейтенант, посмотрите, как я приколачиваю одного из них к бревнам? И вам предоставлю одного. Только что прибыл новый транспорт. У меня дома лежат две засушенные головы величиной с апельсин. Одна из них принадлежала еврейке. Другая — полячке. В лагере есть одна француженка. В моей секции. Я хочу засушить и ее голову. Когда несколько таких голов лежат на письменном столе, это приободряет. Когда война окончится, я выручу за эти головы хорошие деньги. Гораздо проще купить их в Берлине, чем ехать в дебри Южной Америки, притом риска никакого.
Лейтенант Ольсен отпил из кружки три больших глотка.
— Что у вас там? — спросил одноглазый офицер.
Ольсен молча взглянул на него. С этим коллекционером голов он решил больше не разговаривать.
— Лейтенант, пробовали когда-нибудь женскую кровь в коньяке? Превосходный вкус.
Гауптштурмфюрер схватил Ильзе, прокусил, словно нападающая змея, ей запястье и выдавил немного крови в свой стакан. Злобно усмехнулся и осушил его.
Ильзе закричала от боли и страха. Вокруг нее поднялся большой шум.
К ним подошел высокий господин в темном костюме, за ним следовало несколько эсэсовцев в белых куртках. Молча выслушал, что произошло.
Пожав плечами, он повернулся и пробормотал, уходя:
— Ерунда, небольшая шутка, и только.
И прошептал рослому эсэсовцу из обслуги:
— Пусть эту сучку арестуют и отправят в лагерь по обвинению в оскорблении СС. Но не сейчас. Попозже.
Снова закурил большую черную сигару и с удовольствием взглянул на парочку, более чем слегка увлеченную друг другом. Потом вышел из комнаты, напевая под нос: «Прекрасна жизнь, божественно прекрасна».
Пивший женскую кровь гауптштурмфюрер встал. Ткнул носком сапога лежавшую на полу голую женщину.
Вскоре он появился снова. Теперь на плечах у него была легкая серая накидка. Белая рубашка и парадный мундир были в пятнах. Черный монокль он сунул в карман. Плоть воспаленной глазницы ярко краснела. Из уголка рта стекала слюна. Он слегка ткнул Ольсена золоченой рукояткой хлыста.
— Едете со мной в лагерь, армейский лейтенант, приколотить к бревнам пару талмудистских свиней?
Лейтенант Ольсен поглядел на него. Он многое хотел бы сказать этому типу. Как и многие другие. Все то, что обычно говорится в каком-нибудь романе. Но это был не роман. И Ольсен ничего не сказал. Лишь отпил большой глоток из кружки. Ему хотелось забыться.
Гауптштурмфюрер пожал плечами и повернулся, нетвердо держась на ногах. Зашатался, зловеще кренясь, будто судно от сильного удара волны, но сумел выпрямиться. Оглянулся через плечо, усмехнулся и задней стороной белой перчатки вытер незаживающую красную плоть.
— Я ухожу, но если передумаете, лейтенант, спросите обершарфюрера Шенка. Он отвезет вас в лагерь. Если приедете, отделим талмудистских свиней от чернорясников и посмотрим, кто из них громче вопит.
И вышел из комнаты, позвякивая золочеными шпорами. Он носил форму кавалерийской дивизии СС[155].
Темноволосая девица попросила Ольсена расстегнуть ей лифчик. Сказала, что он слишком тугой.
— Ты в отпуске? — спросила Ильзе.
— Да, в отпуске, — ответил Ольсен.
— У тебя нет семьи? — спросила темноволосая. Глаза ее были полузакрыты, слово у мурлычащей возле камина кошки.
Ольсен промолчал.
— Можешь переспать со мной, — предложила Ильзе.
