Промежутки бытия

точен.
К нему благоволившие не очень
Пытались медленно да исподволь, с усмешкой
Перевернуть орла беспроигрышно решкой.

Казалось, что кому-то удаётся
И остальным надежда остаётся
На жизнь спокойную, без помыслов и взоров,
Без судей праведных и честных приговоров.

А мне из детства в памяти осталось,
Как из него обидно вырасталось.
Пальтишко мамино три раза перешито…
Так много прожито и мало пережито.

* * *

У будущего – странная походка,
Она погасит норов и порыв.
Не узнаю при встрече одногодка,
Почти со стариком заговорив.

На каждый миг – отпущенная вечность,
На долгий век – мгновение всего.
Есть в этом и порок, и безупречность,
И смысл существованья твоего.

* * *

Рифм глагольных отголосок
Слух уставший не смущает.
Череда цветных полосок
Жизнь вперёд перемещает.

Тех цветов чередованье —
Как в трубе калейдоскопа…
Радость, боль, негодованье —
Контур длинного раскопа.

Память (главный археолог)
Успокоиться не может.
День уже тяжёл и долог,
И никто ей не поможет.

* * *

Если делать понемногу,
                    можно много успевать.
Не надеясь на подмогу,
                    никому не подпевать.

Ладить доброе строенье
                    не спеша, венец к венцу.
Под судьбу. Под настроенье.
                    Даже с гордостью к концу.

* * *

Сложна, сложна картина мира.
В ней нет ни маленьких, ни грузных.
Жизнь одинаково прямила
Преуспевающих и грустных.

Со стороны другой, однако,
Они остались в этом мире
Застывшей клинописью знака,
Себя которым заклеймили.

А сумма общая значений
Непостоянна и незрима.
Ей нет ни в чём ограничений,
Но суть её неоспорима.

Монолог русской бабы

О чём таком ты говорил
В последнем кураже,
Когда отчаянно курил
Почти что в неглиже?

На что такое намекал,
Когда всех матом крыл?
Глухих как будто развлекал
Маханьем шумных крыл.

Хотя взлететь так и не смог,
Не то что полететь.
Потом запарился и взмок,
Неловко поглядеть.

К утру проспишься, дорогой,
Под курткой на полу —
И жизнь покажется другой,
И позовут к столу.

Опыт

Шальная грудь прострелена врагами
В круговращенье сшибок и атак.
По молодости были дураками
И жили, получается, не так.

У тех, что выбрались из пропасти, из ямы,
Безумный пыл заметно поугас.
Теперь спина прострелена. Друзьями.
Тот опыт их от этого не спас.

* * *

Что я могу один? Да ничего, по сути.
Стремительные дни бессмысленно несутся.
Что значу я один? Да ничего не значу.
Без близких и родных от безрассудства плачу.

Для них мы и живём. Без них плохая участь.
Бессмысленно стареть, от горьких мыслей мучась,
Что можно бы не так, не вскользь, не бесполезно,
Бездушно и грешно, ущербно и болезно.

* * *

Помнить-то помню, да вряд ли узнаю.
Эта мелодия не заказная.
Это, скорее, щемящий рефрен
Слабо заметных пока перемен.

Вдруг узнаваемы стали не явно,
А начинали легко и заздравно,
Те, кого знали везде и всегда,
Чья восходила к зениту звезда.

Их времена отошли, отпылали.
Кто-то, на заднем оставшийся плане,
Всё ещё виден, вдали мельтешит,
Делает вид, что куда-то спешит.

Не понимает: уже отспешили,
Приобрели, растеряли, лишили.
Надо теперь отдохнуть в стороне.
Силы-то где? Не вернутся оне.

Марина и Владимир (В Центре Мейерхольда)

Я жив, тобой и Господом храним.

В. Высоцкий

Его люблю, пред нею преклоняюсь.
От времени опять обороняюсь,
Которому сдавался многократно,
Которое не повернуть обратно.

Но, кажется, она-то повернула
Под рокот несмолкаемого гула,
А в тишине внимательного зала
Слова недостающие сказала.

Он сверху ей внимал сквозь резь прищура
И слышал вознесённое: «Прощу я,
Как много раз, всегда тебя прощала.
И никогда любить не прекращала.

Что тридцать лет разлуки? Сон, не больше…
Во Францию дорога через Польшу…
И через жизнь, на скорости за двести…
Двенадцать лет и после вечность вместе…»

В его лице безмолвном – ни кровинки,
Он знает жизни обе половинки.
И ждёт её, от спешки отречённый.
Единственный. Любимый. Наречённый.

* * *

Плакал ребёнок в обманчивом сне.
К точке зенита луна восходила,
Чувство забытое предвосхитила —
Время уже повернуло к весне.

Залита светом земля до утра,
И не лежится, как надо, в постели.
Две-три-четыре коротких недели,
Там и задуют другие ветра.

Есть у природы спасительный дар.
Всё обновляет она ежегодно.
Щедрый подарок кладёт на алтарь
Искренне, праведно, богоугодно.

* * *

По летнему времени снова живу.
На угол ненужное, а во главу —
О главном заботу, о близком, родном.
Уверен теперь только в этом одном.

К знакомому берегу проще пристать,
Здесь даже волна всякой лодке под стать.
Подошвы ласкает прогретый песок,
Привычная боль отпускает висок.

* * *

Нет общества вокруг, а послужить хотелось,
Произнести молитвы не слов, а добрых дел.
Ночами в бытие далёкое летелось,
Оттуда безразлично встречающий глядел.

Его прохладный взор не предвещал приёма
И делал несерьёзным желаемый успех.
Густела темнота оконного проёма
И плавно, без усилий, уравнивала всех.

* * *

Товар неходовой. И потому лежалый.
Иного никогда здесь словно не бывало.
А продавец-то глуп, давно мышей не ловит.
Вся выручка дневная – алтын да медный грош.

Считаем барыши, а он не знает счёта.
Стараемся успеть, а он спокойно смотрит.
На стоимость добра свои имеет взгляды.
И жизнь ему такая вот именно нужна.

* * *

Тем, с кем делишь кров и пищу
До конца своих годов,
Благодарность снова ищешь
И на всё для них готов.

Потому как в эти годы
Понимаешь, что к чему,
И блюдёшь режим погоды,
Устоявшейся в дому.

А иначе удержаться
Невозможно на плаву —
Если не к кому прижаться,
Приклонить в тоске главу.

* * *

А чего нам бояться очевиднейшей правды?
Распоследний паскудник,