– Не в этом дело. Были в крепости и более лихие времена… Вас хотят убить. Не знаю как, но я чувствую…
– Оля, Оля… – Ключников провел пальцами по ее губам. – Нас хотят убить с первого дня… Разве ты не заметила?
– Заметила, – проговорила Ольга. – Но до этого они действовали предсказуемо. А сейчас… – Она тряхнула головой, и капюшон упал, открыв Ключникову вид на роскошные светлые волосы. – Трофим хитер. Он замышляет что-то. Просто будьте осторожны, хорошо?
– Хорошо. Я передам командирам. Побудь со мной еще.
В глазах девушки мелькнула тоска.
– Я не могу. Женя, у меня мало времени. Просто живи, хорошо?..
– Хорошо.
– Мне пора. – Она накинула капюшон на голову и придвинулась к двери.
– Подожди! – Ключ подошел к ней вплотную. – Подожди…
– Я скучаю по тебе, Женя, – с тоской проговорила девушка и исчезла в темноте.
Ключников потрогал щеку, которой только коснулись губы Ольги, постоял минуту и поднялся наверх.
– Трофим готовит какую-то гадость.
– Какой сюрприз, – сонно усмехнулся Жулин. – Кто бы мог подумать.
– Это была Ольга?
– Да.
– Почему она нам так активно помогает? – спросил прапорщик.
– Не активно, – возразил Ключ, – просто помогает.
– Что-то зачастила она сюда.
– Первый раз, когда зачастила, она спасла нас, – заметил штурман. – И сейчас информация такая, что не нужно предпринимать каких-то действий. Нас просто повернули лицом к опасности. При этом девушка рисковала жизнью, а мы теперь не рискуем ничем. Но меня другое волнует. – Пловцов закончил чистить пулемет и стал присоединять к нему коробку.
– Что тебя волнует? – нахмурился Жулин.
– Что именно можно придумать против вооруженного до зубов разведотделения?
– Хороший вопрос. Но не пора ли ужинать?
Еще до темноты Лоскутов и Крикунов по приказу Жулина вошли в один из домов и вывели из него двоих мужчин – отца и сына. Говоря просто и коротко, они велели передать Трофиму, что отныне трижды в день к дому на площади должна доставляться еда. Трофим должен знать, что при тех условиях общения, которые он предложил сам, гостям не остается ничего иного, кроме как принуждать хозяев кормить их. А чтобы еда не оказалась отравленной, приносящие еду должны будут лично ее пробовать и находиться в доме до тех пор, пока санинструктор Ермолович не проверит их пульс, температуру и прочее, что исключит отравление.
Три диких гуся, хлеб, козий сыр. Это был сегодняшний ужин. Приносить воду необходимости не было. В зале первого этажа находился колодец с водой, выполненный местными архитекторами в виде пруда. Принесшие еду сняли пробу, через полчаса Ермолович убедился, что с ними все в порядке, и горожане были отпущены.
Ночь вступала в свои права. Разведчики чувствовали, как вместе с дневным светом уходят надежды. Они по-прежнему являются добычей, и только возвращение Стольникова могло снова превратить их в охотников. Он единственный, с кем были связаны их мысли о доме. Предположения, что капитан схвачен людьми Алхоева, убит или заблудился, даже не озвучивались. Какой смысл говорить о смерти, если можно говорить о жизни?
Мамаеву пришлось эту ночь провести на крыше здания. Он залег в обнимку с автоматом у самого края и смотрел поверх крыш города на узкую, исчезающую за горизонтом полоску света. Закончился еще один день, обещавший быть последним. Глупо, необъяснимо. Странно заканчивалась жизнь, думал Мамаев. До того дня, как Стольников поднял отделение и приказал готовиться к поиску, ничто не указывало на то, что случится что-то, чего нельзя будет объяснить. Мамаев, уже четыре года воевавший, был готов к смерти, ранению, возвращению домой – чему угодно, но только не к необъяснимым событиям. На войне просто – ты либо жив, либо нет. Либо вернулся с войны, либо на ней остался. И сейчас Володя Мамаев лежал на крыше дома в стране, которая даже названия не имела, и думал о том, что Стольников скорее всего вернется. Иначе и быть не может. Какого черта им было попадать в эту безымянную страну, чтобы сгинуть в ней? Сам ход невероятных явлений прямо указывал на то, что они обязательно должны вернуться домой. И Маслов должен выздороветь. Они вернутся, станут рассказывать, а им никто не будет верить. Вот это и есть невероятное приключение. Так должно быть. А умереть здесь и не выйти – это и правда глупо. И еще более невероятно.
Он окончил техникум связи и вскоре стал работать в одной из компаний Самары, торгующей оргтехникой. Срочную служил еще до поступления в техникум там же, на родине, связистом. И уже близка была должность заместителя руководителя, приближался день свадьбы, все было превосходно. Но компания в одночасье приказала долго жить, и он остался без работы. Больше не было хорошей зарплаты, ресторанов, машину пришлось продать, квартиру заложить. Невеста наконец-то получила возможность подумать, любит ли она Володю Мамаева. И пришла к выводу, что – нет. Он остался наедине с собой и без всего. Так в девяносто шестом он оказался в Чечне. Сначала мыкался при штабе, но вскоре появился Стольников, и все изменилось. Он служил с командиром взвода уже три года и вместе с остальными желал Стольникову только одного – по истечении недолгого строка ношения капитанских погон снова стать старшим лейтенантом и остаться при взводе. А не уйти командиром отдельной разведроты бригады.
Свой первый бой он помнил отлично. Наблюдение за местностью в тот день вообще не велось. Группа только прибыла на место и начала обустраиваться, как кто-то услышал приближение людей. Мамаев помнил – этот боец крикнул: «Сухостой трещит, это чехи!» Боевики, видимо, тоже не ожидали встречи, поэтому и не скрывали своего присутствия. С поста им закричали: «Стой! Пароль!» В ответ не прозвучало ни звука, все замерли, и только через несколько секунд послышались щелчки дружно снимаемых с предохранителей переводчиков огня.
«Аллах акбар!» – заорал кто-то, и по разведчикам открыли огонь. Мамаев упал на землю рядом с Ключниковым и тут же подтянул к себе, укрывая за камнем, радиостанцию. Он видел, как Ключ стал стрелять и как выбежавший из кустов чех, подогнув ноги в коленях, упал на землю.
Стреляли все. Айдаров бил по целям как заведенный. Едва успев заглянуть в прицел, он тут же нажимал на спусковой крючок и снова целился, чтобы выстрелить… Мамаев не видел, попадали ли пущенные Айдаровым пули в боевиков, но по выражению его лица было понятно, что работой своей он доволен. Мамаев вдруг вспомнил, что нужно стрелять. Это бой. Он должен вести огонь и помогать друзьям уничтожать врага. Но руки не слушались, и он только с третьего раза смог снять автомат с предохранителя. Еще несколько попыток ушли на досылание патрона в патронник.
Вместе со Стольниковым в поиске находился еще один офицер, из штаба бригады, какой-то подполковник, которого после этого боя Мамаев больше никогда уже не видел. Этот подполковник дико кричал, не останавливаясь: «Прекратить огонь! Прекратить огонь!» Почему он так кричал и кому, Володя понял не сразу. Это потом стало известно, что из поиска должна была возвращаться тем же маршрутом еще одна группа разведчиков, только из мотострелковой бригады. И подполковник боялся, что разведчики оперативной бригады МВД уложат ее вместо чехов. Но, видимо, с психикой подполковника уже было что-то неладно, коль скоро он, заботясь о разведгруппе мотострелков, просил разведку МВД встать под пули боевиков.
Но подполковника никто не слушал. Мамаев уже потом понял, что скорее всего его просто никто не слышал в этот момент. Володя лишь помнил отборный мат Стольникова, адресованный подполковнику, и обещание позже совершить с ним нечто страшное, своими посулами капитан заставил подполковника замолчать, заползти за валун и до конца боя оттуда не высовываться.
Перестрелка шла около получаса. Боевики пытались обойти группу с флангов несколько раз. Но Стольников укрепил группу подковой, и всякий раз выходило так, что разведчики находились в кольце, а боевики, вынужденные стрелять в центр этого кольца, стреляли друг в друга. Неподалеку от рубежа
