вместе с ними. Как же, организованную группу выявили, оперативно сопроводили, задержали и передали дело в суд. Мы молодцы! А по мне, так с этих новоявленных бизнесменов из горного села надо штаны снять да выпороть как следует, чтобы всю жизнь задница чесалась, а не сажать их от семи лет и выше. Ведь им на полную дадут, у них-то и денег на хорошего адвоката нет. Я пытался их отговорить; узнал бы об этом мой шеф, уволил бы. А меня даже слушать не стали. Им в Москве чеченцы обещают неплохие бабки за тротил, так они уже их распределили между собой, мудаки… кому коляску купить, кому пальто для жены, кому дом достроить… Эх!
Он сжал челюсти, вздохнул, затем махнул рукой, как бы отгоняя свои мысли, и улыбнулся мне:
– Давай, Серега, за встречу еще раз!
Настроение у меня слегка испортилось. Жаль, конечно, этих наивных идиотов, про которых он рассказывал, пойдут они по статье «терроризм и организация преступной группы». А такие слова они только по телевизору слышали или в газетах читали. И никто и не вспомнит, что эти работяги всю свою жизнь пахали на государство, не на себя, а вот бросила их сейчас родная власть, отвернулась и занялась своими насущными проблемами. С Америкой отношения налаживать, например. Или с Китаем. А вот со своими гражданами отношения налаживать государство не спешило. Как-нибудь сами выстроятся…
– Ты со мной познакомишься в Черкесске, я тебе машину пригоню. Тротил уже спрятан под бензобаком. Его переварили, поменьше сделали, и в освободившееся пространство напихали взрывчатки. Тебе придется часто заправляться. Я вот сюда и приехал, чтобы тебя предупредить, а то бросишься ко мне с объятиями на глазах у всех и начнешь вспоминать, как мы с тобой вместе по чеченским горам шатались, – улыбнулся Артур.
Я увидел пробегавшую мимо официантку с полным подносом в руках. Выступившие бисеринки пота она вытереть не могла и, смешно оттопырив нижнюю губу, с силой дула себе на лоб. Ее челка забавно взлетала вверх и снова плавно опускалась на вспотевшее лицо.
– Люда, где у вас туалет? – негромко поинтересовался я.
Девушка глянула на меня сумасшедшими глазами.
– За выходом направо! – проговорила она и засеменила дальше, ловко лавируя между столиками. Я проводил глазами ее ладную фигурку и неожиданно вспомнил о Марине. Надулась, конечно, когда меня провожала. Хотя и не злилась. Хорошая офицерская жена будет, кстати. Жениться на ней, что ли… Эта неожиданная мысль заставила меня хмыкнуть и покачать головой. «Совсем расклеился. Ну, потом подумаем над этим», – решил я и отправился искать дверь за выходом направо.
В кафе уже прибавилось народу и стало шумнее. Повсюду были видны улыбающиеся лица мужчин и женщин, везде на столиках стояло спиртное. Громкий смех иногда заглушал ровный шум голосов. Я невольно позавидовал этим людям. Приятный теплый осенний вечер, почему бы и не посидеть на свежем воздухе с любимой девушкой, не посмотреть в ее глаза и не порадоваться предстоящей ночи.
Эх, с Мариной бы сюда… «Да что ты, скучаешь, парень? – поинтересовался мой старый знакомец. – Тебе сейчас расслабляться нельзя, дружок, – скучать, нервничать, вспоминать… Ты на работе, капитан». Я сжал зубы и вышел на улицу.
Проходя мимо столиков в обратную сторону, остановился. Остановился поневоле. Сидящая рядом компания из трех мужчин слишком громко говорила на своем родном языке так, как будто они находились друг от друга примерно на расстоянии двадцати метров. Один, плотный седоватый мужчина в темном костюме, размахивал зажатой в правой руке вилкой и что-то возбужденно выкрикивал в полный голос. Двое других заливались тем особенно неприятным визгливым надсадным смехом, который всегда вызывает отвращение у случайно оказавшихся рядом людей.
Скажи мне, как ты смеешься, и я скажу тебе, кто ты… Покажи, если уж быть точным. Кроме брезгливости, этот способ выражения эмоций у меня ничего не вызвал. Но что я мог? Сделать им замечание? Что вы ржете, как лошади, это мне неприятно? Я вздохнул и двинулся дальше.
На находящихся совсем рядом остальных посетителей кафе чеченцы совершенно не обращали внимания, как будто их столик стоял на огромной пустой поляне в их родных горах. Сидящая рядом молодая парочка морщилась и отворачивалась, когда слышала особенно громкий взрыв хохота, похожего на возбужденный лай шакалов.
Вряд ли чеченцы «смотрят» за мной. Это было бы слишком непрофессионально даже и для необученных людей, так привлекать к себе внимание. Скорей всего, они по делам в Пятигорске, бизнесмены хреновы, и пришли сюда выпить, у них-то в республике нет подобных заведений, там за появление на людях в пьяном виде публично секут палками на площади…
Музыканты уже начали расставлять на сцене свои инструменты, протягивать шнуры и устанавливать микрофоны. Парень в ковбойке и клетчатой рубашке перебирал струны гитары, а мужчина постарше регулировал звук на большой акустической колонке, которая находилась прямо над нашим столиком.
– Ну что, пора двигать? – спросил я, усаживаясь, и кивнул в сторону эстрады. Артур тоже выразил свое согласие этим жестом. Я оглянулся, ища глазами официантку. И увидел, как к эстраде неторопливо, задевая за руки и локти сидящих за столиками людей и не обращая на это внимания, пробирается нетвердой походкой тот самый седоватый чеченец.
На вид ему было лет сорок. Его белая рубашка выбилась из-под брючного ремня, и левый край ее свисал ниже пояса изжеванной тряпкой. Лицо блестело от пота. Но глаза с пьяной целеустремленностью были обращены на эстраду.
Он остановился перед музыкантами и слегка качнулся. Затем полез рукой в нагрудный карман пиджака и стал там что-то искать. Глаза его приняли сосредоточенное выражение. Не прекращая своего занятия, чеченец громко произнес, обращаясь к парню:
– Э, «День Победы» знаешь?
Это прозвучало агрессивно и даже слегка угрожающе. Парень, конечно, слышал вопрос. Но он демонстративно не поднял головы, продолжая настраивать свою гитару. То ли ему не понравился вопрос, то ли тон, которым он был задан, и он не посчитал нужным обращать на мужчину внимания.
Музыкант постарше оглянулся и вежливо произнес:
– Мы знаем эту песню.
На своем веку он перевидал множество пьяных, которые заказывали ему самые разнообразные мелодии. Но эту песню и сейчас? Если он и удивился, то не подал виду.
– Сыграй! – приказал мужчина. – И чтобы нормально! Скажешь в микрофон, что эта песня посвящается чеченскому народу, который победил в войне. Ты понял? Сколько стоит?
Парень с гитарой поднял голову. Мы с Артуром переглянулись. Чеченец не стеснялся своего голоса, и неподалеку сидящие люди начали поворачиваться в его сторону.
Музыканты молчали.
– Полтинника хватит? – спросил пьяный, не обращая внимания на их явное замешательство.
– Что вы на меня уставились, как бараны? – недовольно проговорил чеченец. – Пятьдесят стоит сейчас, я знаю! – И он наконец нашел, что искал. Вытащив одну мятую купюру, он небрежным жестом бросил ее на деревянный настил, рядом с микрофоном.
– Давай! – скомандовал он и повернулся к музыкантам спиной.
– Пятьсот… – вдруг тихо проговорил парень с гитарой.
Чеченец неторопливо развернулся обратно. Он внимательно посмотрел на парня и неожиданно улыбнулся.
– Русские научились зарабатывать… – он помолчал, затем добавил: – Я плачу! А знаешь, почему? – Пьяный оглядел всех музыкантов, вопроса не дождался и раздельно произнес: – Потому что в республике Ичкерия тебе бы и за миллион не сыграли, если бы вы в войне победили…
Неожиданно парень посмотрел на меня. Наши глаза встретились. А через секунду гитарист тихо сказал:
– Подойдите, пожалуйста, попозже. Мы сейчас аппаратуру настраиваем.
– Настраивай, сынок, – неожиданно легко согласился чеченец и угрожающе улыбнулся, – только про заказ не забудь…
Громкие голоса в середине зала вдруг привлекли всеобщее внимание.
– У нас нет денег, ты понимаешь русский язык? – отчетливо, перекрывая шум в кафе, проговорили в центре зала. Я привстал, чтобы посмотреть, кто это так непринужденно заявляет о своей финансовой
