стоила четыре двенадцать, но она уже позже появилась.
– А принимали бутылки по двенадцать копеек, – перебил его Вадик. – Ты это уже сто раз рассказывал. Думаешь, пассажиру интересно, что и почем раньше было?
– Не пил я, – проворчал Константин. Устав следить за собеседниками, он обращался к покачивающемуся потолку. – И вообще, отвяжись от меня, говорун. Как там тебя? Вадик?
– Так я шучу, – сказал Вадик. – Мы народ жизнерадостный, веселимся до упаду с утра до ночи и с ночи до утра. – В подтверждение своих слов он дурашливо запел: – Если вас ударят в глаз…
– Давно я здесь? – спросил Константин.
– …вы, конечно, вскрикнете, – горланил Вадик.
– Вторые сутки пошли, – сказал Палыч. – Черепушку тебе раскроили.
– Раз ударят, два ударят…
– Главное, что мозги на месте, – пробормотал Константин, ощупывая бинты.
– …а потом привыкнете! – злорадно захохотал Вадик. – Пить хочешь, искатель приключений? Дай ему соку, Палыч. Только не грузи его рассказами про то, сколько раньше газировка с сиропом и без сиропа стоила.
Невидимый Палыч повозился немного и возник перед Константином с маленьким пакетом сока. Надорвал целлофан, проткнул фольгу трубочкой, поднес пакетик к подбородку Константина.
– Соси, – предложил.
– Во-во, – подал голос Вадик. – Мы все тут сосем, как мишки – лапу.
– Мишки, – повторил Константин, вспомнив медведя, вставшего на дыбы. Его сменила дочь Клавдии с занесенным топором. Потом под сомкнутыми веками возник шипящий кот с прижатыми ушами. – Мишки- шалунишки, – пробормотал он.
– У-у, пассажир бредить начинает, – отметил Вадик.
– Не обращай на него внимания, – тихо произнес Палыч, поя Константина соком. – Слепому одна забава: зрячих пугать.
– Слепому? – не поверил ушам Константин. – Так он слепой?
– Не твое собачье дело! – заорал Вадик.
– Ты еще легко отделался, – продолжал Палыч. – Это кто же тебе так морду исполосовал? Еще чуток, и был бы одноглазым.
– Одному мужику бычий вставили, – мрачно сообщил Вадик со своего насеста. – Дело на курорте произошло, по запарке, поэтому он супругу решил не извещать, без звонка нагрянул. Глядь, а она по хате туда-сюда шастает, в халатик кутается, зенки отводит. Мужик чует: что-то не то. А ну-ка, говорит, выкладывай, стервь курляндская, с кем в мое отсутствие снюхалась? Она в слезы, в крик: все как на духу расскажу, миленький, ничего не утаю, только не смотри на меня так.
– Как? – полюбопытствовал Палыч.
– По-бычьи, – рявкнул Вадик. – Ему же бычий глаз вставили, дошло, нет?
– Смешно, – вздохнул Палыч и вставил трубочку в открытый рот Константина. – А лобешник ты под удар неаккуратно подставил, паря. Череп не проломлен, но наверняка треснул. И волосы… Ты же седой совсем. Здорово же тебя судьба потрепала. За какие такие грехи?
– Не помню, – отрезал Константин.
– А зовут-то тебя как?
– Тоже не помню. Память отшибло.
– Напрочь? – недоверчиво спросил Вадик.
Константин взялся за перебинтованную голову.
– Почти, – сказал он.
Так и продолжал твердить про отшибленную память всем любопытствующим врачам и санитаркам. Диагноз ему поставили соответствующий: закрытая черепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга и частичной амнезией.
Константин слегка успокоился. Как выяснилось, рано.
Изолированные от внешнего мира, обитатели больничной палаты проводили время в своеобразном анабиозе. Палыч, не выпадая из спячки, перечислял вслух всевозможные товары народного потребления, названия и цены которых заменяли ему заупокойную молитву по СССР. Вадик, от которого постоянно попахивало медицинским спиртом, вечера проводил с санитаркой Люсей, а днем неподвижно лежал на кровати – безмолвная мумия со спеленатыми руками и головой. Константин или дремал, или строил планы на будущее, или листал тощие иллюстрированные журнальчики и пухлые бульварные газетенки, обнаруженные в кишащей тараканами тумбочке.
Судя по содержанию статеек, было ясно, что в большинстве своем читающая публика не до каких-то там высоких истин докапывается, а элементарно хочет знать, что творится за замочными скважинами, желательно открывающими обзор на чужие спальни. Спрос порождал предложение, предложение стимулировало спрос и так далее, по кругу, по нисходящей спирали в сливную воронку, отзывающуюся канализационным бульканьем:
«БАБ по-прежнему меняет баб…»
«Встать! ВИАгра идет!»
«Три продюсера не смогли удовлетворить Баскова…»
В скором будущем, размышлял Константин, надобность в сопроводительных текстах вообще отпадет. Фотография и краткая надпись. Комикс. Веселые картинки для скрашивания времени в рекламных паузах между телесериалами.
Его ленивые размышления нарушила сестра Клавы. Вызвав Константина в коридор, она скороговоркой прошептала, что главврач отправил официальный запрос насчет загадочного пациента в Министерство внутренних дел. Ответ ожидался на следующей неделе. Пора было уходить.
– Не подведи меня, – попросила сестра Клавы. – Я ведь тебя без документов оформила. Если начнут копать…
– Я все понял, – сказал Константин. – Завтра меня здесь не будет.
– Вот спасибо тебе.
– Это тебе спасибо. И не поминай лихом.
Вернувшись в палату, Константин стал прикидывать, куда ему податься. Ни денег, ни документов. К родным соваться нельзя, там уже наверняка шпики крутятся. Как же быть?
Константин понятия не имел, что его записали в погибшие, а потому никто его не ищет. Ситуация представлялась ему безвыходной. Он чувствовал себя затравленным зверем, вокруг которого неумолимо сжимается кольцо загонщиков.
А Вадику вздумалось петь, бередя и без того растревоженную душу.
– Я спросил у ясеня, – заунывно затянул он, – где моя любимая? Ясень забросал меня осеннею листвой… Подпевай, Палыч.
– Неохота, – откликнулся Палыч. – Слух у меня не музыкальный, а голос и вовсе как из задницы.
– Певчих птиц больше нет, – перешел на хрип Вадик. – Вор-р-роны…
– Уж лучше про птицу счастья завтрашнего дня спой.
– А у меня нет завтрашнего дня, Палыч, – просто ответил Вадик. – Жена ушла, старикам моим и без меня хлопот хватает… Финита ля комедия. Кончился Вадик.
– А Люся твоя? – спросил Константин.
– Люсе все уси-пуси без отрыва от производства. А по жизни ей слепой на хрен не сдался. Так что жить мне больше не для кого и незачем.
– Не нагнетай. Все образуется.
– У тебя, может, и образуется, – сказал Вадик Константину. – Я так думаю, ты про амнезию выдумал все. А сам себе на уме. Мутный ты какой-то. Вот гляжу на тебя и думаю: что ты за человек?
Сообразив, что глядеть он никак не может, Вадик досадливо поморщился.
– Недолго тебе гадать осталось, – успокоил его Константин. – Выписывают меня.
– Когда? – удивился Палыч. – Ты ж еще вроде не оклемался окончательно.
– А после обеда.
С неожиданным проворством Вадик спрыгнул с подоконника.
