себя, доставляя ей немыслимую боль. Она хрипела, брызгала слюнями. Трое загалдели разом, выражая протест моей мягкотелой гуманности. Я вволок невольницу в салон, подогнул ей колени. Вякнул Райнов, когда чужая голова вонзилась под ребро. Дышать совсем стало нечем, грудь сдавило. А сзади подбегали отстающие, царапались в стекла, кто-то норовил отбросить щеколду с дверцы кузова. Машину понесло, как бешеную кобылу. Дама врезала мне коленом в грудину. Дыхание перехватило. Я подпер локтем неприлично торчащую тазовую косточку.
– Понежнее, барышня, не забывайте, что кто-то в нашей компании на птичьих правах…
– Билет со скидкой, блин! – резко обернулся Хомченко.
– Скидывать будете? – пискнула дамочка, тщетно пытаясь вылезти из ребра дезертира. Мы невольно загоготали.
Ночь неслась за стареньким пикапом. Дождь лупил без остановки. «На фразе «Преимущественно без осадков» потоками воды смыло Гидрометеоцентр», – пошучивал Шмаков. Машину подбрасывало на ухабах. Меланхолично работали дворники. Фары вырывали из мрака извилистую грунтовку, окаймленную развалами камней и лентами подорожника. Бледная линия между скалами и небом напоминала какой-то замысловатый график курсов акций. Совместно с Райновым мы кое-как развернули даму, втиснув ее между нами. Покряхтывая несварением желудка, она гнездилась, доставляя нам досадные неудобства. В прошлой жизни у нас с Натальей водился наглый кот Тимка, он вел себя примерно так же – громоздился со смиренной миной между нами на кровать, расширял плацдарм, отодвигая нас подальше, и абсолютно беззастенчиво храпел.
– Спасибо, что подбросили, – хрипло вымолвила дама, перестав вертеться и уложив чумазую головку мне на плечо.
– Вам куда? – хохотнул, не оборачиваясь, Шмаков.
С легким удивлением я признал в беглянке ту самую барышню, что в финале «купания» прикрывала никому не нужные прелести и несколько раз искала мой взгляд. Тесен мир, нечего сказать.
– У вас имя есть? – хмуро поинтересовался я.
– Ульяна… – она завозилась на моем плече – непоседа какая.
– Вы уверены, Ульяна, что поступили правильно, потеснив наши сплоченные ряды?
– С вами лучше…
– С нами лучше, – подтвердил подозрительно завозившийся Хомченко. – Правда, и риск смертельный прилагается… Пиво будете, мужики? – он извлек из недр реквизированной пятнистой куртки (понятно, почему реквизировал) предмет интересной формы, резко вскрыл о клык затвора, отпил, срыгнул и передал в мою резко выстрелившую руку.
– Буду, – возбудился Шмаков.
– А ты рули давай…
От глотка пенистой жидкости непривычно закружилась голова. Я хлебнул еще, передал Райнову. Дезертир схватил бутылку дрожащей рукой – в горле яростно забулькало.
– Держи…
– Да ладно, допивайте, – отмахнулся Хомченко. – Есть еще одна, оприходуем с товарищем водителем… Ума не приложу, мужики, почему мне этот литр не помешал воевать?
Напряжение таяло. Сдержанно хихикали. Шмаков уверял, что только алкоголь открывает ему глаза на дорогу, Хомченко сокрушался, что не прихватил целый ящик, а у меня хватило догадливости сунуть ополовиненную бутылку дрожащей Ульяне, о чем немедленно пожалел – она схватилась за нее обеими руками, махом опустошив.
– Голодненькая, – посочувствовал Хомченко, извлекая из бездонного камуфляжа… третью бутылку!
– Как же вас угораздило-то, девушка, в наш просвещенный век вляпаться в эдакое… рабовладельчество? – ехидно поинтересовался я. – Вы же девушка, не так ли? А не старая облезлая вешалка, коей выглядите на первый взгляд?
– Дура я сплошная, – всхлипнула Ульяна. – Постойте… а куда вы меня везете?
– Везем мы, девушка, не только вас, – совершенно верно заметил Шмаков. – А вопросец, между прочим, интересный… Послушай, боец, когда начнутся владения вашего феодала?
– Давно начались, – икнув, сообщил Райнов. – Наше счастье, что общежитие охраны не в этой стороне. До поместья километра два. Но его можно объехать.
– Вы не поняли, – опомнился я. – Объезжать не будем. Нам нужен высокопоставленный заложник, иначе грош цена нашим потугам вырваться из этого дерьма!
– Я не знаю… – оробел бывший дезертир. – Через тамошний забор трудно пролезть, охрана, собаки. У Саула связь со всеми постами – наверняка сообщат, что в лагере была пальба, народ разбегается… Пригонят карателей, усилят охрану поместья…
– Значит, надо успеть, – отрезал я. – Цени, рядовой Райнов, сегодня твой звездный час. Двинем с заднего крыльца, и пусть хоть одна падла нас остановит. Диктуй дорогу!
Дальнейшие движения становились какими-то зигзагообразными. Пришлось уйти с основной дороги. Мы объехали скалистую гряду посреди долины и со скоростью усталого пешехода маневрировали между разбросанными глыбами. Приблизились к основанию обрывистого склона, вклинились между каменистым подножием и разросшимся кустарником. По левому борту проплывали очертания гряды, похожие на разлегшегося верблюда; справа теснились камни. Закончился кустарник, и дезертир Райнов каким-то севшим голосом проинформировал о приближении цели…
Оставив машину под скалой, мы карабкались по острым булыжникам, выражая недоумение, какое, собственно, отношение к нашим изысканиям имеет ходячее недоразумение по имени Ульяна и почему мы должны ее всюду подсаживать и поддерживать?
– Я вам помогу… – всхлипывала бывшая невольница. – Я многое умею, вы меня еще не знаете…
– Ты умеешь стрелять из автомата? Ты освоила восточные единоборства? – брюзжал Шмаков. – Дьявол, никогда не думал, что попадем в зависимость от бабы.
– Да кончайте вы… – Она пыхтела и падала. Дыхание перехватило, она зашлась кашлем, поползла на корточках.
– Боже мой, какое грузило… – Я в сердцах схватил ее под мышки. – Трудно было в машине посидеть?
Ветер гнал на восток грозовую тучу, оставляя колючую изморось. Мы лежали на приземистой горке, всматриваясь в раскинувшуюся под ногами красоту. Очень кстати выбралась луна. Площадь поместья была не меньше гектара. Ландшафтный дизайн – безупречен. Витая ограда в приличную высоту, дорожки между клумбами, компактный бассейн, увенчанный скульптурой – то ли «обнаженный горнист», то ли «мальчик, ковыряющий в носу». Белокаменный дом с выступающим «комодом», башни с куполами и стилизациями под колонны – изящное сочетание витиеватой «купеческой» архитектуры и слащаво-пышного барокко. Арочные окна (на втором этаже мерцал свет), каменные портьеры вместо наличников… На территории под навесом прохлаждалась пара крупных джипов; от крыльца, оформленного в классическом колониальном стиле, к воротам простиралась мощеная дорожка – упиралась в замок и кирпичную будку, в которой тоже горел свет. У помпезного крыльца мелькал человек с собакой. Сомнительно, что это хозяин выгуливал перед сном своего любимца. Время далеко за полночь…
Что-то шевельнулось за воротами – практически в кустах. Бдили товарищи. Я невольно задумался: интересно, обитатели поместья уже в курсе, что произошло в семи верстах южнее?
– Мать моя… – завистливо затянул Шмаков. – Мне бы так жить…
– Прикупишь пару сотен рабов – будешь, – фыркнул Хомченко.
Я поддакнул:
– По принципу, кажется, Нерона: «Нужно жить либо скромником, либо царем».
– Не Нерона, а Калигулы, – прошептала Ульяна.
– А ты откуда знаешь? – возмутился я. – Какая, вообще, разница?
– Да, в сущности, никакой, – усмехнулась девица. – Оба полные кретины, оба Германики, один, правда, Гай Юлий, другой Клавдий Друз, один племянник, другой дядька. Племяш прославился тем, что сжег Рим, прикончил Сенеку, мамашу с теткой, шлялся по кабакам, избивал и грабил прохожих, истребил аристократию и вообще половину империи, а дядюшка собирался сделать консулом любимого коня, ввести
