Еще вдали под первою звездоюЗвенело небо гоготом гусей,Когда с обрыва, будто пред бедою,Вдруг каркнул ворон мощно грудью всей.И сумерками ранними обвитый,Направил над свинцом студеных вод —На запад, в степь, неспешный, домовитыйСвистящий грузной силою полет.Но вещий крик, что кинул ворон старый,Моя душа, казалось, поняла,Благоговейно слушая ударыПо воздуху тяжелого крыла.Он, не смутаясь пролетом беспокойным,Не бросит оскудевших мест родных,В нужде питаясь мусором помойнымУ ям оледеневших, выгребных.Но сохранит в буранах силу ту же,Что и в тепле, — а те из высотыНизверглись бы на снег от первой стужи,Как с дерева спаленные листы…Меня ободрил криком ворон старый:И я, как он, невзгодой не сразим,С угрюмой гордостью снесу ударыСуровейшей из всех грядущих зим.
1918
ПОЗДНИЙ ПРОЛЕТ
За нивами настиг уронЛеса. Обуглился и сорванЛист золотой. Какая прорваНа небе галок и ворон!Чей клин, как будто паутинойОзначен, виден у луны?Не гуси… Нет!.. То лебединыйКосяк летит, то — кликуны.Блестя серебряною грудью,Темнея бархатным крылом,Летят по синему безлюдьюВдоль Волги к югу — напролом.Спешат в молчанье. Опоздали:Быть может, к солнцу теплых стран,Взмутив свинцовым шквалом дали,Дорогу застит им буран.Тревожны белых крыльев всплескиВ заре ненастно-огневой,Но крик, уверенный и резкий,Бросает вдруг передовой…И подхватили остальныеЕго рокочущий сигнал,И долго голоса стальныеХолодный ветер в вихре гнал.Исчезли. И опять в пожареЗакатном, в золоте тканьяЛиловой мглы, как хлопья гариКлубятся стаи воронья…
