определившие поведение солдат и офицеров в бою.
Любопытная деталь в поведении Карла XII после Головчинского сражения. Казалось бы, что азартный король, для которого поле брани, артиллерийская канонада и стоны раненых являлись родной стихией, должен был развить успех и искать нового сражения с русскими. Но Карл XII проявил несвойственную своему характеру и непонятную на первый взгляд пассивность: он отправился в Могилев и простоял там почти месяц.
Все станет на свои места, если мы вспомним про жолквиев-ский план борьбы с агрессором: неприятельские войска испытывали недостаток в продовольствии. А в Могилеве Карл задержался в ожидании прибытия обоза Левенгаупта. Этот обоз, организованный в Риге, должен был доставить королевской армии запасы продовольствия, фуража, пороха, обмундирования. Обоз сопровождал 16- тысячный корпус Левенгаупта, который должен был влиться в состав главной армии шведов.
Не дождавшись обоза, Карл тронулся с места, но пошел не на север, навстречу Левенгаупту, а в противоположную от него сторону, к Смоленску. Под селом Добрым на Смоленщине 30 августа состоялось сражение, закончившееся блестящей победой русских. Петр по случаю этой победы ликовал, его привели в восторг организованные и четкие действия русских войск. Сражение происходило в присутствии короля, что дало повод царю писать: «Сей танец в очах горячего Карлуса изрядно станцевали». Радовала Петра и высокая боевая выучка его войск: «Я как начал служить, такого огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал».
Противник оставил на поле боя около трех тысяч убитых, в то время как потери русских войск составили всего 375 человек.
В сентябре противник потерпел еще одно поражение под Раевкою, причем в бою была убита лошадь короля и тот едва не попал в плен. После этого король круто повернул на юг.
Петру стало известно, что обоз Левенгаупта вышел из Риги. Царь принимает дерзкое решение организовать подвижный отряд, состоящий из драгун, а также солдат, посаженных на коней, и налегке, без обоза, двинуться навстречу Левенгаупту.
Отряд под командованием Петра настиг неприятеля в белорусских топях и болотах у деревни Лесной. Началось сражение. «Гистория Свейской войны», в написании которой царь принимал живейшее участие, сообщает любопытную деталь: через несколько часов боевых действий «на обе стороны солдаты так устали, что более невозможно биться было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на боевом месте сели и довольное время отдыхали, расстоянием линий одна от другой в половине пушечного выстрела полковой пушки, или ближе».
Отдых продолжался часа два; набравшись сил, противники возобновили борьбу. Она велась с переменным успехом, и, не подоспей подмога русским, — неизвестно, чем бы она закончилась. Успех решила кавалерия, с марша ринувшаяся в битву. Противник дрогнул. Шведов спасли от полного уничтожения ночь и ранняя для тех мест вьюга.
Утром следующего дня русские не обнаружили шведов — под покровом темноты Левенгаупт бежал, оставив на поле боя обоз в две тысячи телег и восемь тысяч незахороненных трупов.
Петр вполне оценил значение одержанной победы. Его радовало и то обстоятельство, что 10 тысяч русских одолели 16 тысяч шведов, и то, что шведская армия лишилась так необходимого ей провианта и фуража, и, наконец, то, что Карл XII вместо боеспособного подкрепления в 16 тысяч солдат и офицеров получил 6700 оборванных и деморализованных вояк.
Победа имела стратегическое значение, ее царь называл матерью Полтавской виктории. «Сия у нас победа, — писал Петр в «Гистории Свейской войны», — может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем».
Известие об итогах битвы у щ Лесной было получено в ставке Шереметева раньше, чем в ставке шведского короля, — майор, отправленный Левенгауптом с рапортом о катастрофе, попал в плен к русским. Карлу поэтому вначале пришлось довольствоваться устным рассказом солдата, который 1 октября поведал ему, что битва длилась с утра до позднего вечера и Ле-венгаупт покинул поле боя.
Карл не поверил невразумительному рассказу солдата. Того не могло статься, рассуждал король, чтобы его опытнейший генерал, возглавлявший отборные войска, потерпел поражение от московитов, он пытался убедить окружающих и прежде всего самого себя, что солдат все перепутал и наговорил несуразностей от страха.
Когда последние сомнения относительно катастрофы у Лесной развеялись, король утратил покой. Его одолела бессонница, и он ночью заходил то к одному, то к другому приближенному и сидел в грустном молчании. 12 октября прибыл и Левенгаупт.
До потери корпуса Левенгаупта и обоза король располагал широким выбором направлений, по которым он мог двигаться: он мог пойти на север, в сторону Петербурга, мог отправиться на восток добывать Москву; третьим направлением могла стать Украина, то есть движение на юг. Наконец, Карл мог не испытывать судьбу и благополучно возвратиться в края, откуда он пришел непрошеным гостем.
После катастрофы у Лесной король мог двинуться только в двух направлениях: либо отступить, либо отправиться на юг, к изменнику Мазепе. Маршруты на Москву и Петербург отпадали из-за отсутствия продовольствия, фуража, недостатка артиллерии и т. д. Практически у Карла XII оставался единственный путь — на Украину, ибо вопреки всем разумным доводам король считал отступление порухой своей славы непобедимого полководца.
На юге Карл XII намеревался получить все то, чего он не получил от Левенгаупта: продовольствие, впрок заготовленное Мазепой в своей резиденции Батурине, там же находившуюся артиллерию и запасы пороха. Мазепа, кроме того, обещал передать в распоряжение короля 30-тысячную армию казаков.
Измена Мазепы являлась следствием едва ли не самых значительных промахов Петра и его окружения. Ни царь, ни его сподвижники за слащавыми улыбками, подобострастной речью, уснащенной комплиментами, и выражением внешней покорности не разглядели подлинное лицо гетмана. Напротив, Петр считал его своим верным слугой, а Меншиков и другие вельможи относили его к числу своих друзей.
За двадцатилетнее гетманство Мазепы в Москве было получено множество на него доносов, но изворотливый гетман всякий раз выходил сухим из воды. Последние по времени доносы, поданные в 1707 г., исходили от генерального судьи Кочубея и полтавского полковника Искры. Оба они располагали достоверными сведениями о предательских связях Мазепы с Карлом XII и Станиславом Лещинским. И оба в мгновение ока превратились из обвинителей в обвиняемых. Этой метаморфозе способствовали Меншиков и Головин, убедившие царя в невиновности гетмана и необходимости сурово наказать клеветников.
Меншикову Мазепа писал: «Извествую вашей княжной светлости, что Кочубей исконный есть мой враг» и много раз сочинял «на мене пашквильные подметные письма». Искра тоже, по словам гетмана, «завзял на мене вражду и злобу». Письмо заканчивается просьбой выдать ему доносителей, уже находившихся под стражей и подвергавшихся пыткам.
Своего Мазепа достиг — Кочубей и Искра были ему выданы с царским повелением казнить их. 14 июля 1708 г. гетман торжествовал победу: его разоблачение не состоялось. Кочубей и Искра были казнены. Более того, гетман получил царскую грамоту с обещанием не оставить без милости «непоколебимую верность» его и обязательство не верить «никаким клеветникам, которой бы дерзнул что на вас, противное нам, великому государю, доносить».
Но «верный подданный», как называл Петр гетмана, давно решил переметнуться к шведам и лишь ждал удобного момента, чтобы совершить предательский шаг. О своем намерении Мазепа сообщил узкому кругу приближенных, которым, впрочем, полностью не доверял.
«Смотри, Орлик, — говорил он, обращаясь к войсковому писарю, — додержи мне верность! Ведаешь ты, в какой я у царского величества милости, не променяют там меня за тебя. Я богат, а ты беден, а Москва гроши любит. Мне ничего не будет, а ты погибнешь».
Развязка наступила в октябре 1708 г., причем ее приближение ускорил Меншиков. Светлейший пригласил к себе гетмана для обсуждения плана совместных действий против неприятеля. Гетман заподозрил неладное: князю, подумал он, наверное, что-то известно о заговоре. Страх за жизнь вынудил Мазепу сказаться тяжело больным. К Меншикову послал племянника Войнаров-ского с письмом, в котором извещал, что готовится к соборованию. Меншиков поделился печальной новостью с царем: «Сия об нем ведомость зело меня опечалила». Ему искренне жаль утраты «такова доброго человека».
