конкретному» в процессе социально-теоретического исследования как раз такова. Она и является поэтому специфической формой теоретического мышления.
И это, конечно же, вовсе не значит, что в процессе мышления вовсе нет другой, противоположной формы... Это значит всего-навсего, что сведение конкретной полноты фактов к абстрактному выражению в сознании еще не есть ни специфическая, ни, тем более, определяющая форма теоретического отражения мира.
Человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть. Но только сумасшедший сделает отсюда вывод, что человек должен вовсе обходиться без пищи: столь же неумно обвинять этот афоризм в «принижении» роли еды.
Аналогично и здесь. Поглощение чувственно-конкретной полноты фактов в лоно абстракции может принять за главную и определяющую форму умственной деятельности теоретика только крайне несведущий в науке человек. В науке это только средство, необходимое для выполнения более серьезной задачи, той задачи, которая специфична для теоретического освоения мира и составляет подлинную цель деятельности теоретика. Воспроизведение конкретного в мышлении и есть та цель, которая определяет удельный вес и значение каждого отдельного акта обобщения.
Конечно, и конкретное в мышлении не есть самоцель, конечная цель. Теория в целом тоже лишь «исчезающий момент» в процессе реального практически-предметного обмена веществ между человеком и природой. От теории совершается переход к практике, – и этот переход тоже можно квалифицировать как переход «от абстрактного к конкретному». Практика уже не имеет вне себя более высокой цели, она сама полагает свои цели и выступает как самоцель. И именно поэтому в ходе разработки теории каждый отдельный шаг, каждое отдельное обобщение, также постоянно соразмеряется с показаниями практики, проверяется ими, соотносится с ней как с высшей целью теоретической деятельности. [117]
Поэтому Ленин, говоря о методе «Капитала», и отмечает одну из его характернейших черт: «Проверка фактами respective практикой есть здесь в
Постоянное соотнесение «каждого шага» анализа с направлением пути научного исследования в целом, и в конце концов с практикой, связано с самым существом марксовского понимания специфики теоретического освоения мира. Каждый отдельный шаг анализа, каждый отдельный акт сведения конкретного к абстрактному должен с самого начала иметь в виду то «целое», которое витает в представлении, в живом созерцании, и отражение которого есть высшая цель теоретической работы (разумеется, только до тех нор, пока речь идет о теоретической работе, до тех пор, пока человек относится к миру лишь теоретически).
В этом и заключается глубоко диалектический смысл изложения Маркса о том, что именно «восхождение от абстрактного к конкретному» есть специфически присущая теоретическому процессу черта, есть единственно возможный, а потому и единственно правильный в научном отношении способ разлития научных определений, способ переработки данных живого созерцания и представления в понятия.
Это и значит, что все действительно научные, а не вздорные, не пустые абстрактные определения возникают в человеческой голове вовсе не в результате бездумного, совершаемого на авось сведения конкретного к абстрактному, а только в результате систематического продвижения познания в русле общего закономерного процесса развития науки, в ходе конкретизации, имеющегося знания, через его критическое преобразование.
И дело нельзя представлять так, что каждая наука должна, якобы, сначала пройти стадию односторонне-аналитического отношения к миру, стадию чисто индуктивного сведения конкретного к абстрактному, а уж затем, лишь после того, как эта работа будет полностью закончена, может приступать к «связыванию» полученных абстракций в систему, к «восхождению от абстрактного к конкретному». [118]
Когда Маркс ссылается на историю буржуазной политической экономии, на тот факт, что она при своем возникновении действительно шла по односторонне-аналитическому пути и лишь позднее встала на путь, «правильный в научном отношении», он, конечно, не хочет сказать этим, что и каждая современная наука должна следовать этому примеру, то есть сначала пройти чисто аналитическую стадию, а уж только затем браться за восхождение от абстрактного к конкретному.
Односторонне-аналитический метод, действительно характерный для первых шагов буржуазной политической экономии, вовсе не есть добродетель, которую можно было бы рекомендовать в качестве образца для подражания. В этом выразилась скорее исторически-неизбежная ограниченность буржуазной политической экономии, обусловленная, в частности, и отсутствием разработанного диалектического метода мышления. Диалектическая логика отнюдь не рекомендует современной науке, чтобы та сначала производила чистый анализ, чистое сведение конкретного к абстрактному, а уже потом столь же чистый синтез, чистое восхождение от абстрактного к конкретному. На подобном пути конкретное знание не получится, а если и получится, то лишь в результате таких же блужданий, какие имели место в развитии буржуазной политической экономии до Маркса.
Пример, приведенный Марксом это скорее довод в пользу того положения, что наука ныне с самого начала должна вставать на путь, правильный в научном отношении, не повторяя блужданий семнадцатого лека, должна с самого начала использовать не односторонне-аналитический метод, а диалектический метод восхождения от абстрактного к конкретному, в котором анализ и синтез, связаны органически. Это довод в пользу того, что наука должна с самого начала вырабатывать свои абстрактные определения с таким расчетом чтобы каждое из них оказывалось одновременно шагом на пути поступательного продвижения к конкретной истине, к познанию действительности как единого связного целого, находящегося в развитии. Если буржуазная политическая экономия на первых порах поступала не так, то подражать ей в этом отнюдь не следует.
Наука, если это действительно наука, а не простое [119] собрание фактов и сведений, должна с самого начала отражать свой предмет и развивать свои определения тем способом, который Маркс характеризовал как единственно возможный и правильный для науки, а не оставлять его «на закуску» для литературного изложения уже найденных результатов, как то советовали делать ревизионисты-неокантианцы типа Кунова, Реннера и им подобных. Об этих попытках извратить существо мысли Маркса о методе восхождения от абстрактного к конкретному, изображавших этот
