Озаровский Н. Ю. освобожден из заключения, восстановлен во всех правах и полностью реабилитирован, так как пересмотр его дела показал отсутствие состава преступления». Не будь ее, этой маленькой бумажки, не было бы у Летучего голландца возможности доказать, насколько он любил свою Родину. Не было бы и подушечек с двумя орденами Ленина и тремя орденами Красного Знамени и всех остальных, показывающих, как много он сделал во имя этой любви и насколько она была для него выше личных интересов и благополучия.
И последняя мысль.
Он умер от инфаркта миокарда после Победы, в условиях мирной жизни, со спокойной совестью, в кругу семьи, на лоне природы, в окрестностях родного морского города, пользуясь общим уважением и любовью.
Сидя под деревом, на свежем воздухе, за простым столом, он писал воспоминания «На Ладожском озере», надеясь потом вернуться к пережитому на море начиная с первых дней, когда он был очарован, отравлен этим морем на всю последующую жизнь.
И все же больно думать, что Летучего голландца, этого моряка с чистой душой, нет среди нас.
Сегодня ему бы исполнилось шестьдесят шесть лет.
Разве это так много?
Конец одной «девятки»
Почему комбриг Столярский сменил большую серебряную серьгу в левом ухе на чуть заметное тонкое колечко и зачем срезал свою «норвежскую» бороду, расползавшуюся веером от кадыка, отчего бритые губы и подбородок казались более голыми, — об этом придется рассказать в следующий раз. А пока достаточно знать, что мы по-прежнему очень уважали и крепко любили его в новом качестве экстраординарного профессора не меньше, чем на Волге, где он был начальником гидродивизиона и кроме пиратской серьги и бороды носил еще финку и маузер. (В те времена военморлет Станислав Столярский именовался чаще всего просто Стахом.)
Сегодня в факультетский кабинет Стах ворвался, как всегда, словно шквал — внезапно, порывисто и громко, заглушая всех, кроме самого себя.
— Кто пикирует? Много всплесков и брызг, но не вижу попаданий! В чем дело?
Спорившие замолчали. Тогда нейтральный наблюдатель, который всегда предсказывал авиации блестящее будущее, но только при условии, что сам он будет находиться на твердой суше или на палубе корабля, выступил в роли комментатора:
— По-моему, потери есть с обеих сторон… Если позволите — я доложу. Вы, конечно, слышали о нашумевшем случае, когда какой-то летун ухитрился сигануть…
— Не какой-то, а летчик Чкалов! Не сиганул, а пролетел!
— Так точно, пролетел под Николаевским мостом…
— Лейтенанта Шмидта!
— Так точно… Так вот, ваш адъюнкт написал статью в специальный журнал, в которой пытается доказать, что этот пролет был не выражением ухарства или удальства, а… итогом предварительных соображений и расчетов, преследовавших определенную позитивную цель. Однако, зная наперед, что начальство такой эксперимент не разрешит, летчик рискнул на ЧП и… попал на гауптвахту. В данный момент перепалка произошла потому, что редакция возвратила статью с заключением, что, независимо от побуждений Чкалова, «публикация подобной статьи была бы непедагогичной», поскольку «вся молодежь хочет стать летчиками, а все летчики — Чкаловыми» и так далее.
— Ясно! Но это мнение редакции! А каково суждение грандов?[19]
Первым не выдержал «гранд», соглашавшийся с журналом:
— Я ему и говорю, что в редакции недостаточно серьезно оценивают события. Сейчас каждый мальчишка мечтает сразу стать Чкаловым, минуя скучный процесс пребывания в школах и в частях. Вот почему, — прочтя эту статью (кивок головой в сторону адъюнкта), многие пацаны начнут сигать с моста, прижав к животу учебник по аэронавигации того же автора, так как это пособие легче воздуха…
— Стоп! Это удар ниже пояса! Как старший, допускать подобное не могу…
Попытку покрасневшего автора учебника открыть рот Стах пресек движением руки:
— Не надо отвлекаться из-за обид. Случай слишком серьезный! — И голосом глуховатым, с своеобразной хрипотцой, но в то же время очень сильным он продолжал: — Чтобы ни у кого не оставалось сомнений насчет моей позиции в вопросе о педагогичности подобной статьи, скажу сразу: я целиком на стороне ее автора! Чкалов показал, что можно сделать с хорошей машиной — не обязательно под мостом. Такое может случиться под высоковольтными проводами, в ущельях между скалами или проходя сквозь просеки — между деревьями… Мало ли где придется внезапно выкручиваться? Именно выкручиваться! Но главное — он показал, что может сделать летчик, в совершенстве владеющий самолетом, и на что может воодушевить летчика хороший самолет! К черту редакцию! Мы еще поговорим с ней! Кстати, под арками Троицкого моста еще летом тысяча девятьсот семнадцатого года пролетал несколько раз морской летчик Грузинов[20] на гидросамолете «М-9». Возможно, этот эксперимент повлиял на решение Чкалова, но равнять их нельзя. Грузинов был блестящий пилотажник, но увлекающийся «фокусник», за которым числилось несколько трюков, выполненных для «полировки нервов» вывозимых им учеников. Чкалов никого не втягивал в свой эксперимент. А сейчас, синьоры, признайтесь, кто из вас знает историю о том, как Борис Чухновский сдавал свою старую «девятку»? Непосвященных прошу остаться; остальных не задерживаю!
Дневные занятия в Морской академии закончились, но никто не встал. Все стали устраиваться поудобнее и хлопать крышками портсигаров.
— Подумать только!.. Почти невероятно!.. Такое собрание водоплавающих, ныряющих и пернатых, а меж тем эта весьма назидательная история, по всей видимости, никому не известна! Очевидно, тот же самый критерий «непедагогичности» задушил ее в зародыше, да так, что не только статьи или рассказа, но даже и устного предания не сохранилось!
Стах раскурил свою огромную пиратскую трубку и приступил к повествованию. Не желая задерживать своих коллег и сотрудников после рабочего академического дня, он изложил эту историю более лаконично, чем она заслуживала. Вот почему, записав основное, я в дальнейшем пользовался всяким случаем, чтобы пополнить рассказ об этом происшествии расспросами участников и свидетелей. Однако в моих расчетах узнать наиболее интересные подробности от самого виновника ЧП я оказался обманутым.
«Мне столько раз приходилось летать без разрешения, в том числе и на отслуживших срок или на аварийных самолетах, что случалось попадать в более тяжелые условия, чем в эпизоде, переданном Столярским. Возможно, поэтому сейчас не могу вспомнить подробностей этого происшествия».
Записи эти лежали в столе годы, изредка обрастая некоторыми деталями. И вот спустя почти сорок лет после самого события и почти тридцать лет после первой попытки его рассказать он наконец появляется в свет с включением некоторых подробностей, о которых, возможно, не знал даже Стах Столярский.
В один прекрасный летний день…
Это не просто банальное вступление. День действительно был ясным и теплым, что не часто случается на Балтике. Но, кроме того, штилевая, солнечная обстановка понадобится нам для разъяснения происшедших событий.
Итак, весной 1923 года на Ораниенбаумской гидроавиастанции с утра начала работать техническая комиссия, чтобы определить категорийность самолетов и моторов воздушной бригады Балтийского моря и исключить из списков те планеры и моторы, которые по причине износа или аварий уже «не лезли ни в какую категорию».
